Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

4 апреля 1943 г. Москва

Серяк, дорогой, очень долго не писал тебе из-за своей поездки в Солотчу. Ездили мы с Рувимом через Владимир и Туму. Дорога довольно сложная, с двумя пересадками. Во Владимире (чудесном старинном городе с Кремлем и соборами) надо сутки ждать поезда на Туму. От Тумы ходит все тот же поездок, но пейзаж немного изменился, — в лесах устроены завалы, между Солотчей и Заборьем — огромные, уже осыпавшиеся рвы и заграждения. Провели в Солотче пять дней, купили дом, устраивали множество хозяйственных дел (землю под огороды, семена, дрова, сено, навоз и т. под.). Была весна, распутица, луга уже были непроходимыми. Местные власти встретили нас весьма почтительно, обещали во всем помочь. Очепь грустно было в бане увидеть все наши вещи, забытые письма, знакомые удочки, рыболовные книги. Трудно было поверить, что и старый дом и сад — все это теперь наше. Вообще, ощущение нереальности не оставляет меня со дня приезда в Москву. Живешь как сквозь сон. Очевидно, чувство полной реальности вернется, когда мы опять будем все вместе и окончится война.

Обратно ехали еще сложней — снова через Владимир (через Рязань уже дороги нет, по Оке идет «орловская» вода). Чтобы не сидеть сутки во Владимире, доехали на машине от Владимира до станции Петушки, а оттуда до Москвы — на пригородном поезде. В дороге десятки баб с мешками картофеля подымали руки, просились в машину, но шофер брал только тех, которые в поднятой руке держали пачку папирос, «мерзавчик» водки или два яйца. В дороге я, конечно, простудился. Насморк. Была ужасная погода — мокрый снег, дождь, грязь по колено, и даже мои бутсы не выдержали и промокли. Сейчас понемногу отлеживаюсь. Самое трогательное, что я видел в дороге (среди многих страшных вещей), это собачка «Дымок», которая провожала в вагоне узкоколейки на фронт своего хозяина — бойца из Спас-Клепиков.

До отъезда в Солотчу осталось дней двадцать, и за эти дни придется проделать героическую работу — сейчас ведь здесь, в Москве, все очень сложно…

Тон жизни в Москве (если отбросить всякие ведомственные сложности) совсем не тот, что в Алма-Ате, — все очень дружно живут, как на большом корабле. Много общих смешных хозяйственных дел — то Шкловский прибегает советоваться по «китиным» делам, то Нпкитин приходит молоть кофе, то Дора Серг. прибегает за чем-нибудь. На днях приехали из Алма-Аты Петя Семынин и Промп-тов. Старик Федюкин подарил мпе свои новые книги — пьесу и воспоминания о Горьком с весьма трогательными надписями. Получили большое письмо от Таирова и Ко-онен — пишут, что премьера 31/111 (все откладывается из-за болезни стариков)… Малый театр как будто собирается ставить «Рыцарей». Многие рассказы я уже роздал. В морском издательстве выходит книга рассказов. Но только сейчас отдам в печать повесть, боюсь, что ее не будут печатать. Приходит ли к вам журнал «Красноармеец»? Там будут два моих рассказа.

Твой Коста.

Серячок, родной мой, это письмо — последнее из Москвы. Поэтому я не ставлю на нем номера. Начну ставить номера на письмах из Солотчи. Очень, очень долго тебе не писал. Возня с подготовкой к отъезду была неслыханная (командировки для всех, пропуска, пайки, деньги и прочее). Десятки муровых бумажек каждый день, и беготня с 9 часов утра до 10–11 вечера. Наконец вчера все вчерне окончилось, я достал машину через «Красную звезду» (при «благосклонном содействии» генерала Вадимова), и третьего мы выезжаем всем кланом — мы с Лизой и Фраеры — через Рязань и паром на Оке (плашкота еще не навели). Все завидуют нам, хотя и считают нас слегка сумасшедшими. Лиза получила командировку от «Пионерской правды» (?!). Звэра от Союза писателей, причем несколько дней в Союзе висел приказ о том, что «В. В. Навашина командируется президиумом Союза в Ряз. область для совместной лит. работы с писателем Паустовским». Без такого приказа пропуска не дают. В общем, все нормальное (как, например, поездка к себе в Солотчу) расценивается в соответствующих органах как криминал, все же странное (Лиза, собирающая фольклор), как вполне естественное… Очень много литературных дел. И театральных — тоже. Приехал Завадский. Он ставит «Рыцарей звездного неба». Фронтовой театр ставит четыре маленьких спектакля (мои «города»). Каким-то чудом я успел переделать эти рассказы в пьесы. Ставит их небезызвестный Дзиган. «Лермонтова», кажется, разрешат и пустят на экран. В Военно-Морском издательстве скоро выйдет кпига рассказов «Ленинградская ночь». «Красная звезда» напечатала мой «Севастопольский рассказ» (кажется, в номере от 21/IV). Как видишь, и этой возни было много. Поэтому я мечтаю о Солотче, чтобы немного прийти в себя. Все, что я тебе перечислил, — это сотая часть дел. Я не пишу о радио, газетах, журналах и всяких людях, которые приходят каждый день. Часто бывает Ной Лурье, Никитин, Вова Толстой (па днях он приходил с отцом), забегает Дора Сергеевна. Нина ходила с домработницей к всенощной (на пасху), и у нее украли в церкви «свяченые яйца», вытащили из-под ног. Были у стариков Фединых на пасху— очень скромную (кулич, спеченный в «чудо-кухне», и сыр). Старик похудел и стал очень красив. Был я на похоронах Немировича в МХАТе. Впечатление осталось такое, что хоронят не Немировича, а Художественный театр и театр вообще. Папаша Шкловский (который окончательно перешел со мной на «ты») бегает, как бешеный кот, добывает деньги, моет у себя полы и ждет своих из Алма-Аты. Он, в общем, сумасшедший, но добрый человек (на днях он послал Тане Арбузовой свои деньги). Приехало семейство Ивановых, — мальчишки стали длинными, приехал загадочный Зощенко и Коварский. Каждый день я встречаю множество людей, и у меня мельтешит в глазах. Смоличи живут в твоей комнате и очень довольны. Он уже устраивает всякие «рационализации» — он очень любит возиться с хозяйственными изобретениями…

Старик Федюкин подарил мне для Солотчи чудесный портрет Аксакова. Вообще, все просятся приезжать в Солотчу — Федины, и Новиков-Прибой, и Никитин, и даже Завадский с Улановой.

6 мая 1943 г. Москва

Серячек, родной мой, пишу еще из Москвы, но это письмо, должно быть, последнее. Остальные будут из Солотчи. Хочется написать тебе подробно обо всем, но так «заморочена» голова, что я с трудом восстанавливаю последовательную цепь «событий». Прежде всего о Солотче. «Кр. звезда» устраивает нам машину. Машина будет только через три дня. Поэтому Звэра с Лизой и Фраеры уезжают на пароходе (пароходы ходят совершенно пустые), а я через три дня со всем огромным барахлом (25 мест, в том числе новая дубовая бочка, самовар и прочее) выеду на машине. Звэра берет с собой только немного продуктов, свой чемоданчик и… бюст Пушкина, который мы поставим в солотчинском саду. Возможно, что со Звэрой поедет на пароходе до Бронницы папаша Шкловский. Бюст Пушкина приводит всех в умиление и в удивление. Возня с отъездом невероятная, все делается страшно медленно, так как во всех учреждениях, помимо крючкотворства, огромные перерывы на обед, всюду в разное время, причем за час до обеда служащие делаются невменяемыми от предвкушения еды, а после обеда — от обманутых ожиданий. На днях пришел пароход из Чистополя. Народу приехало мало. Из Сельвинских никто не приехал,