Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

Были у Миши. Он почти все время проводит в Бута-ковке… Только что пришло письмо из Информбюро, — тот рассказ, что тебе понравился («Струна»), уже отправлен в Америку. Просят еще… Звэра говорит, что у меня после твоего отъезда испортился характер (но не по отношению к ней). Я начал резко разговаривать с людьми, — на большом собрании киношников, актеров и писателей (устроенном Завадским) выступил против киношников. Киношники угрюмо молчали…

От Рувима до сих пор нет ответа из Солотчи на телеграммы. Судя по рассказам приезжающих — там плохо со связью, в Рязани. Целую тебя крепко-крепко. Я устал из-за пьесы и из-за множества писем, которые сегодня написал. Между прочим, послал «Бел. кроликов» (сценарий) в «Знамя».

Еще раз целую. Твой Коста.

Фунтик в созерцательном настроении — все время сидит в ногах и о чем-то думает.

13 августа 1942 г. Барнаул

Серячек, милый, очень-очень долго не писал тебе, хотя и думаю о тебе и вспоминаю тебя все время. Много дел и много усталости, а в Барнауле к этому еще прибавляется такая «проблема», как отсутствие чернил (они здесь — редкость), бумаги, конвертов и клея для конвертов. Чтобы достать все это — надо потратить много сил и времени <���…>

В «Известиях» от 4/VIII напечатан мой рассказ, если достанешь — прочти. Я его еще не читал. Пьесу (мхатовскую) под названием «Семейпая тайна» я послал уже в Москву и в Томск — Дуниной. Жду результатов. Для Таирова буду писать пьесу, где главная роль — женская — для Коонен, конечно. Звэра приказывает мне написать тебе, что Арнштам, который пишет сценарий о Зое Космодемьянской и который ездил за материалами в Москву, нашел в бумагах Космодемьянской мой портрет, насколько я знаю, хочет использовать эту «деталь» в своем сценарии.

Барнаул — славный русский городок с липами, березами, деревянными тротуарами, чудесными резными деревянными особняками с мезонинами (дома бывших золотопромышленников и купцов) и с великолепной могучей Обью, уже здесь, в верховьях, она больше Волги. Много приветливых маленьких бородатых старичков-рыболовов. Сегодня пойду удить рыбу с Оттеном на плоты.

Если мы уедем в Белокуриху (курорт на Алтае) с Таировым — телеграфируй все равно сюда (Барнаул, Камерный театр, мне). Давно от тебя нет известий, и это очень страшно и тревожно. Крепись, думай о нас, когда тебе трудно, я верю, что скоро все с нами всеми будет хорошо и мы будем вместе <>

Целую и обнимаю тебя крепко, крепко! В твои щетинистые щеки (если ты не бреешься). Звэра кивает головой и обнимает.

Твой Коста.

16 августа 1942 г. Барнаул

Валя и Рувец, дорогие, как-то Вы живете там в Алма-Ате? Не надоел ли вам Фунтик Мунтик? Наши презумпции такие — 20 августа мы едем вместе с престарелым Таировым и Коонен в Белокуриху на Алтае, в 70 километрах от Бийска, там я буду писать пьесу. Дело в том, что театр на месяц закрывается на ремонт, актеры уезжают на фронт и сидеть в Барнауле, в гоголевской гостинице, похожей на станционное отхожее место, нет смысла. Бело-куриха — курорт (серные воды) и дом отдыха (до сих пор он открыт). Там дадут комнату и будут кормить. К тому же в окрестностях Белокурихи есть прекрасные рыбные озера. Вернемся мы в Алма-Ату к двадцатым числам сентября, если раньше не сдохнем от холода, — к тому времени я окончу пьесу. Здесь холодно, по ночам уже заморозки, дождливо — Валя не взяла ничего теплого, я — без пальто, и что из этого получится — неизвестно. Мне обещают дать пальто из театрального реквизита.

Жоржик плачется на голод (здесь в этом отношении гораздо хуже, чем в Алма-Ате) и совершенно иссох от работы над пьесой (не столько над пьесой, сколько над переделками). Слушаем сводки. Тяжело. Газет нету.

Теперь — о Барнауле. Это славный город, славный прежде всего тем, что он русский город, очень похожий на наши северные города. Деревянные дома с мезонинами, липы, запустенье, герань на окнах и множество добродуш-пых старичков-рыболовов. Великолепная Обь, она здесь шире Волги, — и уже наше, бледное северное небо.

Но жить здесь можно только при театре — иначе трудно. Никакого заработка, а цены в три-четыре раза больше, чем в Алма-Ате…

Кроме того, приезжать сюда если и есть смысл, то никак не на зиму, а к весне. Обо всех этих делах Вам напишет Валя. Одно здесь привлекательно — это приветливый (сравнительно) народ и русский родной пейзаж (но суровее нашего и холоднее). Три раза ловил рыбу на Оби и в протоках. Ловится хорошо чебак (вроде плотвы), другой рыбы мало. Напишите все о себе. Что нового в Алма-Ате? Пишите по адресу: Барнаул, Московский Камерный театр, мне. В Белокуриху перешлют.

Поцелуйте всех друзей — Мальву, Бубу, Пайку, Мишу, Колю и Петра Андреевича. Целуем Вас крепко. Коста.

Таиров привез мне из Москвы кое-какие вещи (ботинки, рубахи), старик весьма любезный, но хитрый, как муха.

Жоржик кланяется, в данную минуту он занят поисками одной из спичек, чтобы закурить.

10 октября 1942 г. Барнаул

Серячечек, родной мой, ты, наверное, недоумеваешь, что от нас нет писем. Звэра пишет тебе большие письма, но никак не может их отправить, сама себя изводит за это. Здесь страшные непрерывные дожди (вернее — непрерывный дождь) и холода, а мы приехали очень налегке, и только в самых экстренных случаях решаешься выйти из гостиницы (страшная, совершенно гоголевская гостиница). Слава богу, послезавтра (12-го) утром уезжаем в Алма-Ату. Я окончил пьесу (называется она «Пока не остановится сердце» — отвергнутое Юзовским название здесь пригодилось, старик Таиров от него в восторге). Работал я над пьесой очень много, все дни напролет, и, кажется, получилось хорошо. Третьего дня читал пьесу труппе, и произошло смятенье и сенсация, Таиров меня целовал, актеры тоже, и вообще волненье в театре большое. Главную роль будет играть Коонен… Старик Таиров — очень приятный, опытный и «найсмэн». Просит, чтобы каждый день я ему писал по пьесе

Приехали мы сюда 8 августа. Дней 15–20 ушло на разработку плана пьесы и на разговоры с Таировым, а также на рыбную ловлю на Оби (с известным тебе Отсе-ном). Обь — могучая река, больше Волги. Вообще все реки в Сибири (мы видели Иртыш, Обь, Бию и Катунь) огромные, полноводные и девственные. Барнаул очень похож на северные наши города. В конце августа мы уехали с Таировым и Коонен (это его жена) в Белоку-риху — маленький радиоактивный курорт в предгорьях Алтая. Ехали до Бийска по железной дороге, потом на разбитом «пикапе». В Белокурихе прожили до 26 сентября. Там я вчерне написал пьесу (очень большую — 100 страниц на машинке). Жили мы со Звэрой в отдельной маленькой даче, у самых гор, среди вековых ив. Рядом с нами жил Жоржик Шторм и актер Лишин (тот, что играл в театре Революции в «Простых сердцах» капитана). Места сказочные — смесь Крыма и Кавказа с Солотчей, с нашими лесами. В горной реке Белокурихе я ловил с московским доктором Кулагиным хариусов (это — вроде форели). Налавливали по 80—100 штук. Сидел на мраморных скалах, заросших цветами и березами, и удил из бассейнов, как из ванной. Но, к сожалению, было это всего три-четыре дня, — все было некогда. Звэрунья наша отдохнула в Белокурихе, хотя часто куксилась по тебе… Жоржик в Белокурихе дожимал своего «Генерала Ивана» и нудился. Вернулись в Барнаул. Здесь я отделывал пьесу и вот только на днях прочел труппе. Немного устал. В Барнауле мы сдружились с очень приятными людьми — со скульптором Рабиновичем (парижанином) и его женой — бывшей женой Ильфа. Рядом с нами живет сестра Коонен — Жанна Георгиевна — чудесная старуха, совсем непохожая на Коонен, лыжница и охотница (за свою жизнь опа убила 7 медведей) <���…>