Константин Паустовский - Том 9. Письма 1915-1968

А тут еще и литературные дела. Вы читали, конечно, статью в «Правде» о «Лермонтове». Я проклял кино на веки веков. Ничто не доставляло мне таких отвратительных огорчений, как кино и киношники. Пишу «для себя» урывками.

Кстати, по существующим у нас благородным традициям эта статья может вызвать некий отклик среди местных районных «тузов» и еще больше осложнить жизнь.

Утешает только положение на фронте и на Западе. Но поговорить об этом не с кем…

Пишите. Не забывайте. Мы еще наверстаем и отдых и рыбную ловлю.

Целую Вас. Привет Доре Сергеевне и Нине. Вал. Влад, сушит грибы и кланяется,

Ваш К. Паустовский.

18 сентября 1943 г. Солотча, Ряз. обл.

Дорогой Александр Александрович, очень был рад узнать, где Вы и что с Вами. Многие погибли, многих мы растеряли.

Нас очень беспокоит судьба Нины Николаевны Грин, — за несколько дней до занятия Старого Крыма пришла от нее открытка, очень печальная, и с тех пор — ни слова. Все розыски и расспросы ни к чему не привели. Во время эвакуации в Феодосии ее никто не видел. Но мы надеемся, что она уцелела и мы еще встретимся с ней.

Пишите на московский адрес. На днях мы уезжаем отсюда в Москву. Валерия Владимировна шлет Вам привет. Всего хорошего.

Серяк, милый, сегодня рано утром почтальонша (славная девочка, которой Звэра за каждое твое письмо дает что-нибудь вкусное) принесла книжку Анны Ахматовой. Там есть прекрасные новые стихи (о Ленинграде).

Московские новости. На днях приехали из Алма-Аты Миша с Лелей. Устраиваются. Хотят взять нашу корову — этот вопрос усиленно обсуждается. Предлагают взамен Солотчи устроить летнюю базу в Кропотове, но мы теперь стреляные воробьи и не соглашаемся, — жить «на даче» можно только одним, без компаньонов. Приехало семейство Синявских. Мы были уже у Мальвы — худой, как щепка, и веселой. Пайка был у нас. Была у нас и Таня Арбузова. Вообще народу ходит много — Вова (пишущий рассказы), Нина (невероятная хохотушка), Никитин, его жена Рэнэ Ароновна (очень славная), Федюкин, Ваня Халтурин и прочие. Смолич еще в Харькове, он там заболел ангиной. Ада ломает руки. На днях приезжает Таиров со всей труппой. Должен привезти «Сердце». «Рыцарей звездного неба» «задержали» (деликатное выражение реперткомовцев) «впредь до открытия второго фронта» <���… >

Дня три назад я был приглашен в «высший свет» — к художнику Кончаловскому па обед, устроенный по просьбе Алексея Толстого для того, чтобы познакомиться со мной. Ты же знаешь, что я люблю такие вещи, как кошка любит купаться (по выражению Шкловского). Пришлось порти. Граф, нацепив на вилку соленый груздь, произнес речь обо мне, пересыпав ее множеством комплиментов («величайший мастер новеллы», «тончайший талант» и т. под.). Пишу это тебе по секрету. Кончаловский — очень любопытный и жизнерадостный старик — тоже наговорил комплиментов. К чему все это — неясно. Потом оба старика с женами проводили меня ночью до дому. Странно] Я стеснялся, потому что у меня после копанья солотчинской картошки еще не отошли руки.

…Осень стоит небывалая — до сих пор тепло, ясные прозрачные дни, иногда — теплые туманы. У нас в квартире (в моей комнате, кухне и ванной) уже все уютно по-старому — цветы, чистота, книги, твои фотографии. Но уже ходят какие-то люди и носят страшные рассказы. Но пока мало.

Не помню — писал ли я тебе, что Китя Шкловский был ранен в голову, но уже поправился и возвращается на фронт. Тяжелая история приключилась с доктором Симоновым — к нему привезли сына с ампутированной ногой. Жаль и мальчика и старика. Степаненко жив и благополучен. От Жени давно нет писем. У нас салюты. Звэра их побаивается (похоже на бомбежку по звуку). Зрелище великолепное…

Я, правда медленно, пишу вторую часть повести. Что-то получается. Писать очень хочется <���С->

Целую тебя, обнимаю, будь спокоен. Твой Коста.

Я послал тебе телеграмму с нашим телефоном: В1-60-04. Ждем звонка и волнуемся, конечно.

Весь день у нас — Александра Васильевна, все так^я же добрая, суетливая, худая и седая. У Звэры новая подружка — очень культурная и славная «европейская женщина» — жена Булгакова <���…>

12 декабря 1943 г. Москва

<���С..> Жизнь постепенно налаживается. Вчера Звэ-рунья достала много стекла и завтра будет стеклить все окна, так что у нас будет светло (сейчас в твоей комнате и в Звэриной почти все рамы заколочены фанерой и там темно, как в погребе) и гораздо теплее. На днях обобьют дверь. Уже и сейчас у нас уютно, и Валюха собирается взять архив и повесить картины. Часы идут и играют все так же. По вечерам много света. Но работаю я пока па кухне — здесь теплее. Вторая часть повести разрослась (уже написано семь листов). Осталось немного — не больше листа. К 15-му думаю кончить. Получается, пожалуй, лучше, чем первая часть — и лаконичнее, и лиричнее, и проще. В общем, вся повесть будет в 15 листов — в полтора раза больше «Черного моря». Лишь бы ее напечп-тали, а сие еще неясно, — последние литературные «события» (с Зощенко, Лавреневым и другими) не очень мажорные. В общем, Пастернак волнуется.

В связи с последними событиями блеснула надежда па то, что разрешат к постановке «Рыцарей звездного неба» (в театре). Эта пьеса гораздо лучше, чем таировская: премьера у Таирова откладывается, заболела Коонен, заболел сам Таиров, а дублерши у Коонеп, конечно, нет.

Ну что ж, будем ждать.

На днях я получил письмо из Самарканда — очень хорошее — от «читательницы», художницы Н. Штейнмюл-лер, ученицы Бориса Александровича Фогеля. Она вместе со стариком читала мои книги вслух — и вот в результате письмо. Не был ли ты у Фогеля? Он — чудный старик. Его легко найти через Академию художеств. Что касается московского народонаселения, то новости такие, — приехал Володя Луговской. Говорит, что в Ташкенте — весна. У Фединых — лазарет. Старик только что встал после гриппа, но заболела Нина. Она, кстати, за день до болезни (тоже грипп) прибегала к нам в новом парижском платье, подаренном стариком. Звэра меня к Фединым не пускает — карантин. Приходит Ник. Ник. Ник. (Никитин), то за кусачками, то за проволокой, то за гвоздями — он устраивается в новой комнате. Звэра очень подружилась (и я тоже) с женой Ильфа и ее теперешним мужем скульптором Рабиновичем (Раби). Они — чудесные люди, и жепа Ильфа связала мне совершенно парижский свитер

После событий в столице шах-ин-шаха стало легче на душе. Пиши чаще. Пять дней не было писем, и было совсем нехорошо — опять мы затревожились.

Обнимаю тебя, целую и желаю, чтобы в новом году все «образовалось» и наступила бы наконец та любимая мной «тишина», над которой ты и Звэра любили посмеиваться.

Твой Коста.

Здесь зима, но пока еще очень мягкая, туманная, гнилая. Только сегодня — первый мороз. Китя Шкловский где-то под Смоленском <���С—1>