Валерий Осипов - Разрушение храма

Нет, нет, я любил ее. Я очень любил ее, как самую первую свою и самую настоящую женщину.

Она была моей спутницей при переходе из юности во взрослую жизнь. Она открыла мне радость семьи, счастье отцовства, она четыре года полностью владела всем моим чувственным миром. Этого забыть нельзя.

Но она же и предала всю эту нашу общую жизнь, нашу любовь, нашу семью, мое отцовство и все мои чувства и ощущения, связанные с началом моей мужской жизни, рожденные ею. И этого тоже забывать нельзя.

Но все равно я любил ее. Может быть, даже люблю и сейчас (и оттого так долго не могу забыть ее). Может быть, мне действительно стоит как-то помочь ей — ведь ей же плохо сейчас (слезы-то возле Жанны Д′Арк были настоящие, уж я-то знаю).

И, почувствовав, как где-то внутри у него рождается какая-то необычная, давно уже вроде бы и забытая им горячая, большая волна радости и облегчения, Курганов шагнул было к жене, но в это время входная дверь «Пале д′Орсей» открылась и на набережную Анатоля Франса из подъезда гостиницы вышел Он, ответственный работник «Интуриста».

Жена повернулась к Олегу. Глаза ее были опущены.

— Все могло бы быть по-другому… — тихо начала она и замолчала. — Все могло бы быть по-другому, если бы…

Но узнать, что было бы, если бы стало возможным это таинственное и загадочное «если бы», Курганову так и не удалось.

Из-за угла улицы Сольферино на набережную Анатоля Франса выехал красно-белый автобус с огромным синим морским коньком-горбунком (фирменным знаком компании «Эр Франс») на том месте, где у обычных рейсовых автобусов находится номер маршрута.

— Быстро грузить вещи, товарищи! — зычным и хлопотливым голосом опытного массовика закричал ответственный работник «Интуриста» и захлопал для большей доходчивости и действенности своих слов в ладоши. — Опаздываем в аэропорт!

Через полчаса автобус уже катил по Буль-Мишу (бульвару Сен-Мишель) в аэропорт Орли.

Шофер автобуса оживленно обменивался приветствиями с полицейскими почти на каждом перекрестке. Приблизительно на полдороге (уже в предместье) он вдруг остановил машину около небольшого кафе, энергично хлопнул дверцей и решительным шагом вошел в кафе. Курганов, сидевший у окна со стороны тротуара, видел, как бравый водитель одним глотком выпил у стойки рюмку и тут же попросил налить вторую. Ответственный работник «Интуриста», пристально следивший через окно за действиями водителя, беспокойно заерзал на своем месте.

В центре кафе, стоя между столиками, играла на аккордеоне молодая женщина. Посетители, очевидно в большинстве своем завсегдатаи, не обращали на нее никакого внимания. Это, по-видимому, воодушевило шофера автобуса «Эр Франс». Он потребовал у бармена третью рюмку и, когда тот налил, кивком головы пригласил музыкантшу выпить. Та, улыбнувшись, согласилась. Они поприветствовали друг друга поднятыми рюмками и выпили. Женщина, подходившая к стойке, не снимая аккордеона вернулась на свое место в центре кафе и снова заиграла. Шофер достал сигарету, щелкнул зажигалкой и удовлетворенно облокотился о стойку.

— Он что, с ума сошел? — вскочил с места ответственный работник «Интуриста». — Во-первых, пьет за рулем, а во-вторых, мы же можем опоздать!

И, как бы услышав эту гневную тираду, водитель автобуса изящно и небрежно расплатился с барменом, игриво помахал рукой аккордеонистке и, выйдя из кафе, каким-то одним быстрым и ловким движением (как бросает себя в седло лихой джигит) распахнул дверцу своей кабины, вспрыгнул за руль и плавно тронул машину с места.

И когда автобус, не замешкавшись ни единой секунды, чтобы осторожно включиться в непрерывное уличное движение, почти мгновенно влился в общий поток автомобилей, Курганов вдруг засмеялся.

Он смотрел на красивый «модный» затылок сидящего впереди него через несколько рядов с его женой ответственного работника «Интуриста» и беззвучно хохотал.

И смех, короткими и сильными толчками вырывавшийся из его какого-то очень глубокого и потаенного естества, начал освобождать грудь, горло, руки, ноги, голову, ум и сердце Курганова от какой-то неестественной и навязчивой скованности, проникшей в его организм и состояние в самом начале этой поездки (кажется, еще в Афинах).

Если бы Курганова спросили: почему он смеется? — он, наверно, не смог бы ничего объяснить толком. Но где-то в подсознании у него совершенно определенно гнездилась ясная и четкая конструкция из мыслей и чувств, которая твердо убеждала его в том, что он понял сейчас что-то очень важное и ценное для себя. Он будто бы заглянул в свою жизнь на некоторое время вперед, словно посмотрел в будущее и увидел в нем то, что ему увидеть хотелось. И все это имело прямое отношение не только к нему самому, но и касалось других людей, так или иначе разделявших вместе с Кургановым общие жизненные интересы.

…В Праге опять была пересадка. Элегантная, всемирно известная своим синим коньком-горбунком авиационная компания «Эр Франс», взявшая на себя заботу о советских туристах еще в Бейруте, попрощалась наконец со своими пассажирами и преподнесла каждому на память сувенир — синий кожаный чемоданчик все с тем же коньком-горбунком. Командир четырехмоторной «каравеллы» месье Жерве и старшая стюардесса, сверхдлинноногая мадемуазель Катрин, пожелали всем благополучно завершить свой средиземноморский «вуаяж» во Внукове.

Теперь нужно было ждать свой, аэрофлотовский «ТУ», который, как выяснилось, уже опаздывал на три часа, но тем не менее еще сидел в Москве (как раз во Внукове), и совершенно неизвестно было, когда он собирается вылетать за своими пассажирами в Прагу.

Узнав об этом опоздании, Курганов вдруг неизвестно почему обрадовался и развеселился. Он вдруг почувствовал, как с плеч словно упали десятипудовые вериги. Все. Конец. Окончиласьпроклятая поездка, столько дней душившая Курганова его собственным, глупейшим положением. Очень сильно запоздавшее, его, кургановское, свадебное путешествие завершилось. Благополучно завершилось. Он, Курганов, выдержал характер. Он проявил выдержку. А у них все равно ничего не получится. Она же умная, она же очень скоро поймет, что он показушник.

Пассажиров, ожидающих рейса в Москву, пригласили в кинозал. Погас свет, и на экране замелькали кадры американской комедии из французской жизни — драки, поцелуи, дуэли, адюльтеры, погони… Курганов сидел один в последнем ряду. Едва он опустился в кресло, бессонная ночь, проведенная на ногах на улицах Парижа, «взяла» его за волосы и начала мотать голову из стороны в сторону. Перед глазами плыли неясные видения и картины — Большие бульвары, Нотр-Дам, Пале-Рояль, Сен-Жермен, «Пале д′Орсей», Валь-де-Грасс… Где все это происходит? На экране? Или ему уже снится сегодняшняя ночь?