Семен Гехт - Пароход идет в Яффу и обратно

— Товарищ Робинсон, — спросил я, — не знаете ли вы их по фамилиям?

— Как же, со всеми знаком.

— Гордон — есть такой? — спросил я, глядя на улыбающегося мистера Броуна.

— Гордон? Не помню. Нет, такого в их колхозе нет. Постойте, есть Гордин.

— А как его зовут? Александр?

— Нет, не Александр. Цви Гордин очень пожилой человек. Не подходит.

На нас строго посмотрел президент.

Мы с Робинсоном поняли: частные разговоры пока прекратить. Есть ли лошади? Приготовлены. У сельсовета стоит телега для вещей и геологических инструментов. Для начала экспедиция заедет на двадцать второй километр. Там, в тайге, есть большая пасека. Пасечники снабжают весь Биробиджан медом и медовым квасом. Очень стоит познакомиться с зоотехником-самоучкой. В прошлом году он боялся пчел и сидел у себя в комнате, напялив сетку. Пчелы его полюбили, знают его. Он выходит к ним с открытым лицом. Он уже предлагает новые проекты рам: его не устраивают ни покатые колоды системы американца Бодана, ни широкие плоские ящики системы Левицкого…

Стук в дверь оборвал рассказ Робинсона. Проводник выждал, потом просунул голову.

— Робинсона просят.

— По какому делу?

— Из Александровки, — говорит.

Робинсон махнул рукой, улыбнулся.

— Я догадываюсь, — сказал Робинсон, — по поводу проклятой синагоги.

— Какой синагоги?

— Совершенно неожиданный казус, — ответил Робинсон смеясь, — намутили нам тут сектанты.

Президент Гаррис заинтересовался.

— Я прошу вас, — обратился он к Робинсону, — принять его здесь.

— Войдите, — крикнул Робинсон.

Послышался кашель. В вагон вошел пожилой еврей со слезящимися глазами и кнутом под мышкой.

Есть на Подолии, в Киевщине, знаменитые среди евреев местечки: Белая Церковь, Васильков, Немиров, Литин. Два столетия с лишним назад на Украине появился человек, основавший хасидизм. Его прозвали Бааль-Шем-Тов, что значит: «Господин Доброго Имени». Он основал секту религиозных романтиков, чья жизнь была наполнена верой в чудеса, они собирались для песен и плясок во имя того Бога, который, по учению ортодоксов, таких вещей не любит. Самое знаменитое местечко — Меджибож, в двадцати пяти километрах от Проскурова, — резиденция первого хасида. Здесь показывают чудесный колодец его имени и насыпь над его могилой, куда старики кладут записки с мольбой о хлебе и о благополучии своих детей.

«Великий хасид, — просят они в записках, — исходатайствуй перед Богом здоровья для моей Мани, хорошей службы для моего Арона, долгих дней для моего мужа…»

В каждом знаменитом местечке был в недавние времена свой цадик и свой еретик, или апикойрес, как его тут называли. Цадик жил в одиннадцати комнатах, содержал большой штат, ему приносили продукты и деньги, и свита поедала остатки его обедов и ужинов. Еретик, или апикойрес, ходил по улицам с непокрытой головой, ел хлеб и пил воду в Судный день, заходил в поганые трактиры и страшил всех добрых людей отвратительно — вольными мыслями.

В апикойресы обычно попадал какой-нибудь рабочий человек, подмастерье: либо кузнец, либо бондарь, либо извозчик. Был такой и в Литине еврей-ломовик; он вечно торчал со своим кнутом у товарных складов, от него пахло водкой, он громко смеялся и своими неуместными шутками мог задеть самого цадика из знаменитой литинской династии. У него не было ни жены, ни детей, в доме свистела нужда, он одевался в мужицкий кожух, и его прозвали Грубияном.

— Дети, прочь отсюда! Вот идет Мойша-Грубиян.

Когда в местечке нечем стало кормиться, многие записались в Биробиджан. Они приходили с женами и детьми в дом, где остановился вербовщик, расспрашивали, шумели.

— Эй, товарищ, — сказал Мойша-Грубиян, — запиши и меня.

Так он очутился в Александровке и стал членом колхоза «Заря Востока». О таком человеке рассказывают великое множество историй. Однажды в субботу он закурил в синагоге. Скандал! В день разрушения Второго храма он остановился со своими битюгами у колодца, напоил лошадей и сам подсунул голову под кран. Скандал! Как-то он пустил слух, что пойдет к цадику. Все местечко заинтересовалось: разве ребе примет такого человека? Но литинский цадик его принял. Он надеялся искусными речами и замысловатыми притчами убедить Грубияна в величии веры.

— Ребе, — сказал Грубиян, — есть книга Талмуд?

Ребе засмеялся.

— Есть, дитя, — ответил он, — и Вавилонский Талмуд и Иерусалимский.

— Правильно, ребе, — осмелился сказать Грубиян, — и вот я слыхал, что в Вавилонском Талмуде есть трактат «Бава-меция» или «Бава-кама».

— И «Бава-меция», — ответил цадик, — и «Бава-кама». Очень похвально, что ты слыхал, сынок.

— Вот видите! — воскликнул Грубиян. — И там рассказывается, как жена первосвященника ела жертвенное мясо, но тут к ней пришли люди и сказали: «Твой муж умер». Ах! Значит, ребе, она уже не жена первосвященника, а вдова. Правильно я говорю, ребе?

— Золотые слова.

— Я же все знаю! Как жених на иждивении! — вскричал Грубиян. — Но если она не жена, а вдова, то не имеет права есть жертвенное мясо, так как жертвенное мясо могут есть только первосвященник или его жена. Я ничего не напутал, ребе?

— Нет, дитя мое.

…Тогда, слышал я, заспорили две бражки. Бражка Гилеля и бражка Шамаля…

— Школы, — поправил ребе.

— Нехай будет две школы. Заспорили они, значит, что нашей вдовице делать с мясом — выплюнуть или проглотить? Одни говорят: раз она не жена первосвященника, пусть выплюнет, а другие отвечают: если мясо у нее уже во рту, пусть проглотит. Спорили они день, ночь, неделю, месяц… и не добились никакого толка. И тогда они решили оставить разрешение вопроса до пришествия Мессии. Так, ребе?

— Верно, сынок!

— Как жених на иждивении! — воскликнул Мойша-Грубиян. — Все знаю!

Он сощурил свои слезящиеся глаза и сказал:

— Ребе, я решил задачу: я знаю, что нашей вдове нужно делать.

Ребе улыбался.

— Что, сынок?

— Ей нужно мясо проглотить.

— Почему?

— Я держусь такого мнения, что, если есть что глотать, надо глотать, и никаких двадцать! [31] Этот фразеологический оборот синонимичен выражению «и никаких гвоздей» и по смыслу означает «и нечего думать», «несмотря ни на что».

Мойша-Грубиян увидел, как побагровело у ребе лицо, и все вокруг испугались.

Скандал!

Сейчас Мойша-Грубиян стоял в вагоне, у стола, где сидел уполномоченный Робинсон и заседала американская экспедиция во главе с президентом Вильямом Гаррисом.

— Что вы на это скажете? — воскликнул он. — Наши шматы уже забегают перехватить одну-две молитвы. Эти русские чудаки нам наплевали в кашу. Откуда они взялись такие?

— Когда же они ее успели построить? — спросил Робинсон.