Александр Аронов - Пассажир без билета [об артисте цирка Л. Осинском]

Из Магнитогорска труппа Волжанских переехала в Казань, а через некоторое время их перевели в Муром.

Стоял сильнейший мороз. Артисты сидели в переполненном зале ожидания. Вася читал газету. Вдруг он радостно воскликнул:

— Братцы! Про нас написано! Слушайте! «Артисты цирка — фронту!

Коллектив артистов Казанского цирка на деньги, вырученные от представления в фонд обороны, построил самолет-бомбардировщик «СОВЕТСКИЙ ЦИРК». Инициативу Казанского цирка поддержали все цирки страны».

Объявили посадку на Муром. В зале поднялась суматоха. Люди бросились к поезду. Волжанские протиснулись в вагон одними из первых, оставив половину вещей на перроне. Левка подавал их в окно. Кругом кричали, плакали, лезли на крыши, на подножки, на буфера измученные люди. Левка и лилипут еле забрались в тамбур. Их завертело, сдавило.

Зажатые со всех сторон, они стояли до самого утра. Состав подходил к Мурому.

— Нам выходить, товарищи! Потеснитесь, дайте дорогу! — кричал и кричал Левка.

— Где тут потесниться? Куда?

— А что же нам делать, товарищи? Мы приехали!

— Лезьте по головам. Мы не против!

В цирк приехал представитель Главного управления цирков и рассказал на собрании о бомбежке Минского цирка.

— Как Дадеш с Сабиной? — не выдержал Левка.

— Дадеш, кажется, спасся... Кажется...

— А как Сабина?

— Ничего не известно.

Вечер выдался теплый. Сабина и Дадеш сидели в городском саду на деревянной скамеечке под фонарем. Из старенького цирка-шапито с белыми каменными львами у входа доносился старинный грустный вальс. По выцветшей, латаной брезентовой крыше мелькали тени: работал воздушный полет — первый номер третьего отделения.

Сабина дочитывала письмо:

«Вот и все мои новости. Пишите. Жду Очень рад, что репетируете с Сабиной дрессированных голубей. Здорово придумали! Целую вас крепко. Лев. Во Владивостоке начинаем 22 июня».

— Завтра ответим, — сказал, поднимаясь, Сандро. — Ну, ты иди голубей покорми и тут же спать, слышишь? А я утром зайду за тобой в общежитие. Принесу к чаю банку белой черешни. Мировые консервы, слышишь? Надо спешить, а то «Гастроном» закроют.

Около речушки, протекающей у самого цирка, он свернул и пошел но тропинке, раздвигая ногой кустарник. Пройдя густым парком, вышел к дому Поужинав, Сандро долго читал и лег очень поздно.

Среди ночи его разбудил шум машин. Вздымая по дороге клубы пыли, шли военные грузовики, замаскированные листьями. Рядом торопливо вышагивали красноармейцы.

— В чем дело, ребята?

Никто не отозвался.

«На маневры, наверное...» — подумал Сандро и снова лег спать.

И вдруг под утро... Где-то наверху, над самой головой, начался никогда еще не слыханный, могучий, страшный гул. Дрожали и звенели стекла. Ничего не соображая, Сандро сел на постели, откинув ногой одеяло.

«Бу-бу-бух!» — слышалось с улицы.

В комнату ворвалась полуодетая, плачущая, перепуганная хозяйка.

— Ой, ой, Сандро, миленький! Герман на нас напал! Герман проклятый!

Он начал торопливо одеваться. Стараясь не волноваться, Дадеш пытался успокоить хозяйку

— Не может быть! Черта с два хоть на миллиметр возьмет он нашу землю, слышишь? Понятно, да?

Он выскочил на улицу

«Бу-бу-бух!» — рвали и рвали воздух тугие пыльные волны.

И тут же бомба вырвала из-под ног землю. Он скатился в свежую воронку у дороги. Сверху на спину обрушились кучи песка и пыли.

Город пылал. Повсюду разрывались бомбы.

Сандро казалось, что он находится в воронке уже целую вечность и что самолеты движутся нескончаемо, как в какой-то страшной, зловещей карусели.

Наконец бомбежка утихла. Сандро выбрался из воронки и помчался к цирку. Над парком полыхало зарево.

«Цирк горит! — мелькнуло у Сандро. — Там же шестнадцать лошадей Ефимова, морские львы Брока, голуби Сабины, собачки...»

Он побежал еще быстрей, нагнувшись вперед всем корпусом, какими-то прыгающими шагами, с плотно прижатыми к бокам протезами.

Рядом с ним в том же направлении бежали красноармейцы, широко размахивая руками. Он попал в самый центр бегущих. Среди красноармейских гимнастерок выделялись его синяя шелковая рубашка, серые модные брюки, лакированные туфли на тонкой подошве, крохотная фуражка с лакированным козырьком. В правом ухе поблескивала золотая сережка.

Из ворот циркового двора навстречу Сандро с визгом и отчаянным, сверлящим уши ржанием вырвались белые, один к одному, красавцы кони. Из-за отсветов они показались Сандро розовыми, рыжими, даже красными.

Он едва успел отпрыгнуть в сторону и спрятаться за толстый ствол дерева: доля секунды, и он был бы сбит с ног этим живым смерчем, растоптан, истерзан, измят копытами.

Все в мыле, тряся гривами, продолжая истошно ржать и фыркать, кони вихрем пролетели мимо и скрылись за деревьями.

Тяжело дыша, он вбежал во двор. Повсюду с лаем и воем бегали собаки. Между ними металась Сабина, прижимая к груди любимого голубя Шаха. Увидев Сандро, бросилась к нему, заплакала.

— Жив! Жив!

— Где все?

— Там!

Из покосившихся ворот пылающей конюшни вырвались три морских льва. Высоко подскакивая на ластах, падая, спотыкаясь, резко переваливаясь из стороны в сторону, они передвигались неестественно быстро, жалобно тявкали, громко ревели, ничего не видя перед собой.

Закрываясь от жара руками, из конюшни выскочила толпа артистов. Старый дрессировщик кричал на ходу:

— К реке! К реке их гоните!

Мгновенно сбросив туфлю, схватив правой ногой какой-то прутик, Сандро, высоко подпрыгивая на левой, погнал обезумевших животных в быструю речушку. За ним, так и не выпуская Шаха из рук, бежала Сабина.

Сзади раздались треск и грохот. Дымящиеся, черные, обугленные стены конюшни грузно рухнули, ярко вспыхнув напоследок.

Морские львы нырнули в речку, ставшую горячей. Смахивая слезы, старый дрессировщик жаловался Сандро:

— Только этих спас... А Цезарь, Нерон, Клеопатра живьем сварились... Прямо в первом бассейне... Проклятая бомба... Это ж не львы... Дети мои... Понимаешь? Дети... А с этой тройкой что делать? Как их спасти?..

Львы фыркали, ныряли, подплывали к берегу.

Глянув в последний раз на пепелище, артисты вышли на дорогу и двинулись из города. За ними с криком устремились вплавь морские львы. Дорога свернула налево, в гору. Реки скоро не стало видно, но долго еще слышались жалобные крики трех морских львов.