Александр Аронов - Пассажир без билета [об артисте цирка Л. Осинском]

Эти слова придали Левке мужества. Он сделал еще шаг. Вода захлестнула колени. Брюки ледяным пластырем облепили лодыжки.

«Нет, не доплыву, не выдержу, откажусь...» — подумал он.

— Долго будем ждать? — насмешливо крикнул с лодки Крыса.

Левка решился. Набрал в легкие воздуха, метнулся в реку, проплыл немного под обжигающе-ледяной водой и вынырнул метрах в трех от берега.

Лодчонка крутилась неподалеку. Левка жадно глотнул воздух. Машка опустил руку за борт лодки, тут же выдернул ее, подул на пальцы и восхищенно воскликнул:

— Ох, и студеная! Смелый, паразит!

Вода бурлила вокруг пловца и лодки. Их сносило быстрым течением. Ребята перебегали по берегу, следя за ними.

— Рули к нему, — приказал Машка Крысе, — поплывем рядом! Мало ли что!

Левка плыл как заведенный, разрезая воду сильными бросками. Изо рта шел легкий пар.

«Только бы доплыть... Только бы доплыть... — мучительно думал он. — Хватит ли сил?.. Надо отдохнуть... Не свело бы ногу...»

Он перевернулся и поплыл на спине. Мешала одежда. Особенно ботинки. Они стали пудовыми, тянули вниз.

«Как бы их сбросить?.. Как бы их сбросить?.. Нет, никак!.. И думать нечего... Шнурки... Проклятый Крыса... Не выдержу... Зря спорил... Дурак... Сволочи деловые!.. Все сволочи!..»

Плыть становилось все тяжелее. От холода немело тело. Левка с трудом перевернулся на бок и поплыл дальше. Заветный берег был почти не виден.

— Левушка! Левушка! — громко кричал на берегу Радик, вытирая слезы кулаками.

Левка не слышал его отчаянного крика. Ему казалось, что плывет не он, а кто-то другой, что мускулы этого другого вот-вот лопнут, не выдержат, не смогут выдержать. Он задыхался.

— Подобрать? — услышал он далекий, встревоженный Машкин голос.

— Нет... Чапаев... никогда... не... отступа...

Левка не закончил фразы, хлебнул воды. Его словно ударило током. Сердце заколотилось: раз-два, раз-два-три, раз-два, потом молнией подскочило к самому горлу, словно пытаясь вырваться, доводя до удушья. Виски сдавило тисками, потемнело в глазах. Но каждый нерв, каждый мускул, каждая клетка его измученного тела приказывали ему двигаться вперед, и он поплыл дальше.

Только у самого берега Левка совершил оплошность: хотел встать, но не рассчитал глубины: дна не оказалось под ногами.

«Все! Конец!» — успел подумать Левка, уходя под воду, и неожиданно коснулся ногами дна. Тут же свело левую ногу, но он оттолкнулся правой и заставил себя всплыть на поверхность.

Он увидел, как, стоя по колено в воде, ему протягивали руки перепуганные Машка, Васильев и Миша. Но он не взялся за их руки, а сам подплыл к берегу, уже царапая руками и коленями по дну. Не решаясь встать на ноги, ползком пробрался к какой-то длинной траве и схватился за нее руками. Трава вырвалась из рук, обожгла ладони. Левка упал на грудь, стукнулся подбородком о дно, поднялся, шагнул вперед и очутился на берегу. Пройдя немного слабыми, неверными шагами, он потерял сознание и упал на камни лицом вниз.

Он пришел в себя, когда почувствовал во рту, в горле, в груди какой-то жидкий огонь.

— Пей, Чапай, пей! Это самогон, не бойся, — услышал он откуда-то издалека, словно сквозь вату, ласковый голос Машки.

— Что же вы не отдаете пятерку? — сказал Левка воспитателю. — Я прыгнул с крыши еще когда, послезавтра Новый год, а вы все тянете.

Воспитатель хмыкнул. Он сидел за столом в красном углу бревенчатой избы, под потемневшими образами с желтоватой стеклянной лампадкой, в валенках, без пиджака и сам напоминал одного из святых, нарисованных на иконе.

«Только сияния над головой не хватает. А так такой же блаженный», — подумал Левка.

За окном гуляла метель. Сквозь ее вой слышался дальний монотонный звон колокола, удары по рельсу.

— Значит, только для этого ты в такую рань и пришел?

— Нет. Я дежурный. В комнатах мороз. Чернила в чернильницах замерзают. Спим одетыми. На одеялах снег. И баню топить нечем.

— А забор что, весь сожгли?

— Весь.

Воспитатель молча покивал головой. Вошла тетка Настя — принесла самовар, поставила на стол. Покосившись на оборванного Левку, подошла к буфету, достала стакан, вытерла его передником, поставила перед ним.

— Пей, малец! Грейся! Небось замерз, пока дошел?

Левка поблагодарил, подсел к столу, отхлебнул глоток, закашлялся.

— Простыл, что ли?

— У нас, тетка Настя, все простыли, как не простыть?

— Одолжите для ребят дровишек, хозяюшка? — попросил воспитатель.

— Опять? Одолжу. Почему не одолжить? Только верни, жилец!

— Спасибо, обязательно верну.

— И в тот раз говорил — верну, а сам не вернул.

Колокольный звон умолк. Удары по рельсу прекратились. Левка подышал на оконное стекло, поцарапал пальцем толстый иней. Сквозь дырочку увидел вдалеке горящую бочку с керосином, силуэты людей. Стряпуха тоже глянула в дырочку.

— Можно бы бочку и погасить. Кончается веялица-то! Слава те, господи! Сжалился всевышний! Сколько дней подряд покосуха.

— У вас всегда так бочки жгут во время метелей?

— С испокон веку. И бочки жгут, и во все колокола звонят, и по рельсине стучат, чтобы не заблудились люди добрые во время куры!

Левка, обжигаясь, отхлебнул еще глоток.

— Ты ешь постный сахар-то, не стесняйся и сала отрежь! Хлебное сало-то, полезное! Корабли на воду спускают, так салом подмазывают. Ешь!

— У вас, хозяюшка, карандашика с бумажкой не найдется? — спросил воспитатель.

— У меня-то все найдется, это только у тебя, ученой головы, ничего нет, — с упреком проворчала тетка Настя, достала из-за иконы несколько листков бумаги, свернутых трубочкой, перевязанных ниточкой, выбрала один, разгладила, положила перед воспитателем.

Раскрыв буфет, она взяла старенький, треснувший чайник, сняла крышку, вытащила из него огрызок карандаша.

— Держи, писака-бумагомарака! Кому писать-то собрался?

— В Круглоозерное. Чтобы дровец подкинули, книги кое-какие прислали, продукты. Ребята туда завтра собираются.

— Ты насчет повидлы пропиши, чтобы дали. Кончилась повидла-то!

— Ладно.

— Ну и пишешь ты! Словно куры набродили! — сказала стряпуха, заглянув в бумагу. — Сам-то небось не поймешь, что написал.

— Держи! — воспитатель передал записку Левке.— Вы когда вернетесь?

— Числа второго. Так как же насчет пятерки?

— А зачем тебе деньги?

— Хочу купить курицу брату. Он только что из изолятора. Ушами болел.

— Ладно, раз такое дело, держи пятерку. С Новым годом!

Очень довольный Левка вышел из избы, крепко зажав в руке деньги, и, поеживаясь от холода, побежал к дому. Метель почти совсем утихла.

— Подъем! — громко закричал он, входя в комнату.

— Какой подъем? Каникулы. Дай еще поспать, — недовольно буркнул Миша, накрываясь с головой одеялом. Изо рта Миши шел пар.