Лев Ющенко - Дом над рекой

А вдали, у причала, был виден большой белый корабль. И Глебов долго стоял и смотрел на него, вспоминая…

— Павел! — окликнула Маша.

Он не заметил, как она появилась — смуглая, в белой шапочке и сине-белом купальнике. Ее глаза были тревожны.

— Что с вами? Все же вам вредно на солнце. Может, вернемся в каюту?

— Нет, что вы! — Глебов заставил себя улыбнуться. — Да здравствует солнце! И да здравствует море!.. И вообще, да здравствует жизнь! Жить, Маша, жить!

— Постойте! — крикнула она.

Но Глебов уже бросился в море: жить, жить! Брызги ослепили, захватили дыхание. Он с силой подбросил тело, схватил глоток воздуха и, падая, рывком вошел в воду. Напрягая все тело, загребая ладонями, он уходил в прохладную, зеленоватую глубину. Там, в бледном солнечном свете, колыхались бледно-зеленые травы. Желтоватый песок был усеян ракушками. Коснувшись ладонями песчаного дна, он плавно, медленно всплыл, ощущая свое до невесомости легкое тело, с плеском вышел на воздух, жадно вздохнул раз-другой и сразу же, не оглянувшись на берег, забыв обо всем, поплыл в море.

Он бурно, размашисто плыл в лоб соленым пенистым волнам, и когда взлетал на волну, весь в солнце и брызгах, то, казалось ему, испытывал радость такую, как никогда в своей жизни.

Наконец, утомившись, он лег на волну, отдыхая, и долго, бездумно смотрел, как над ним, в синей бездонности неба, плавно колышутся редкие облачка. Стоило чуть опустить глаза, и тогда было видно, как над ломким, бегущим гребнем волны качаются берег, пляж, пальмы, зеленые городские холмы и далекие горы, белые от снега и льда.

Ему показалось, что кто-то зовет его; но кто мог окликать его среди волн? Только чайка, одинокая чайка, одинокая, как может быть одинок человек, только она, раскинув острые крылья, кружила над ним.

Все же он взглянул вдаль и увидел, что к нему кто-то плывет. В волнах мелькала белая шапочка.

— Па-а-авел!

Только теперь он вспомнил о Маше, в эти минуты он забыл и о ней.

— Эй, подожди-и-те! — звала она.

Плыла она не очень умело, по-женски, как всякая горожанка, которая редко бывает на море, — и Глебов быстро поплыл ей навстречу. Когда он был уже рядом, она оглянулась и поняла, что берег неблизок.

— Как далеко мы заплыли!

— Страшно?

— С вами нет, — сказала она. — А вообще я трусиха, одна бы я полоскалась у берега.

У нее из-под шапочки выбилась мокрая прядь волос, на лице блестели капли воды, и лицо снова стало совсем молодым.

Они поплыли обратно. И у самого берега, на мелководье, постояли немного, отдыхая. Был виден их белый корабль и длинный мол, усеянный рыбаками.

Заправляя под шапочку мокрые волосы, женщина смотрела на мол:

— Сколько там рыбаков! Интересно, что они ловят?

— Конечно, золотых рыбок.

— Я тоже хочу свою золотую рыбку. И чтобы все, что захочу, тут же исполнилось.

Тогда он сказал таинственно, шепотом:

— Если когда-нибудь вы поймаете в море свою золотую рыбку, знайте, что она — это я…

— Хорошо, я запомню. — Смеясь, она побежала по отмели к берегу.

Они легли на горячий песок, и Глебов взял ее руку, просто так, чтобы знать, что она совсем рядом. Она это поняла и тоже чуть сжала пальцы. Им было совсем хорошо, и оба знали об этом, хотя не сказали ни слова.

Потом к ним донесся гудок теплохода.

— Вы слышите? — шепнула она. — Нам пора. Он зовет.

В забытьи Глебов пробормотал:

— Зовет? Кто?

Она ответила и, отвечая, назвала имя этого корабля — имя лейтенанта.

Конечно, она ощутила, как дрогнули его, Глебова, пальцы. Может быть, поняла, что опять с ним что-то случилось. Но конечно, не знала, почему так сжималась его рука, пока плыл над морем протяжный зов корабля…

— Тебя зовут…

— Кто?

— Тот лейтенант. Ты его знаешь.

— Не знаю, — хмуро ответил Глебов.

Перед ним стоял человек в рваной робе, такой же штрафник, как и он и как все они в этом лагере; незнакомец был истощен и костляв, с отечным, неотличимым лицом, заросшим щетиной и темным от грязи, а его руки, сбитые в кровь, в мозолях и трещинах, тоже держали тяжелую кирку, такую же, как и у Глебова.

Только одно отличало этого человека — он был не русский, чех или поляк, и говорил, с трудом подбирая слова.

— Уже не помнишь его? — глаза человека прищурились цепко и пристально.

Конечно, Глебов все помнил, хотя с той ночи, когда из камеры бежал лейтенант, прошло много недель. Избитый до полусмерти, Глебов отсидел в карцере, но вышел живым. Была уже осень, пленные работали не в каменоломне, а в сыром и холодном ущелье в горах; там они высекали глубокие штольни, строили подземный завод. И вместе со всеми от зари до зари, молчаливый, угрюмый, Глебов долбил и долбил неподатливый камень.

Лишь иногда он украдкой смотрел наверх. Скалистые стены стояли отвесно, в ущелье и днем было сумрачно. Только над скалами голубело холодное, по-осеннему ясное небо. Еще выше виднелись лесистые горы, и где-то там была деревушка и приметная хата, куда можно войти и сказать, что дед приедет в субботу…

Ему виделось, как он входит в ту хату и вдыхает живой, человеческий дух. И он скрипел зубами от своего бессилия: скалистые стены ущелья были выше и крепче, чем стены тюрьмы.

В ту осень сорок второго года фашисты были уже на Волге и на Кавказе и трубили о близкой победе. Этому Глебов не верил, но знал, что до нашей победы еще далеко. И жил угрюмо и молча, в себе: кирка, баланда, нары. Иногда слышал чей-нибудь шепот, иногда что-нибудь замечал и мог догадаться, что в лагере кто-то организует подполье. Но ему, Глебову, кажется, уже не доверяли: после побега он не был расстрелян, а из карцера вышел живым. Он и сам того не понимал, все чего-то ждал и боялся, и сам стал недоверчив и замкнут, и даже о соседе по нарам думал как о доносчике, а такие в самом деле в лагере были.

И он не поверил и этому человеку, который стоял в двух шагах от него, делая вид, что поправляет рукоять своей кирки; слишком цепким и пристальным был его взгляд. По-русски он говорил с сильным акцентом, почти так же, как немцы, и Глебов не мог подавить в себе обостренное недоверие к чужаку.

Продолжая кайлить, Глебов ответил:

— Не помню я никакого лейтенанта.

— Тот, с кем ты дважды бежал.

Про себя Глебов подумал: ловкий шпик, но и он, Глебов, не лапоть.

— Ну, — сказал он с усмешкой, — про мои побеги все знают.

— Он жив…

Не отвечая, Глебов с силой ударил киркой по камню — так, что полетели осколки.

— Отойди, зашибу!

А тот подвинулся ближе:

— Слушай, лейтенант просил тебе передать, что дед будет в субботу…

Глебов вздрогнул, сжал рукоять — и чуть было не поверил этому незнакомцу. Но опомнился и подумал с усмешкой: хитрые парни, все знают, даже пароль. Да пароль-то старый. И на такой мякине его, Глебова, не проведешь.