Лев Ющенко - Дом над рекой

Можайкин хотел доказать, что мост свое отжил и нет смысла тратить деньги и время на его капитальный ремонт, нужно строить мост современный, с расчетом на мощный грузопоток в ближайшие годы.

— Новый мост? Очень разумно, — ответил Глебов. Он умылся и растирал полотенцем уставшее тело. — Но это решать не нам. Не нашей конторе.

Глебов оглянулся и поискал в комнате зеркало; оно висело на стене около фотографий. Он подошел и стал причесывать мокрые волосы.

— Мы, дорогой товарищ Можайкин, отвечаем за Каменский мост. Если он рухнет, спросят с нас, с тебя и меня.

Случайно Глебов взглянул на портрет, который висел около зеркала.

То была фотография юноши в пилотке со звездочкой и в новенькой гимнастерке с лейтенантскими «кубарями» — очень счастливого юноши, только что ощутившего себя командиром. Конечно, безмятежный юнец был ничуть не похож на того лейтенанта, разве что худощавым овалом лица. Но глаза нельзя было не узнать, — они и тогда, в ту далекую пору, у этого юноши выделялись своей необычностью.

И Глебов уже не слышал, что говорит ему рыжий Можайкин; а тот понял это молчание как добрый признак раздумья и, ободренный, говорил очень напористо:

— …Да ты посмотри, какое движение! Какая сила идет! — Он кивнул на окно, за которым то и дело грохотали машины. — Ведь ты сапер, воевал. Кто закрывает мост в разгар наступления? Да ты бы сам стоял по горло в воде и держал его на своих плечах! Так? Ну что ты, Глебов, молчишь?

Тот обернулся, и Можайкин, наверное, понял, что Глебов думал совсем о чем-то другом, о своем, и что все эти слова были впустую. И все же бывший прораб упрямо выкрикнул:

— Закрыть Каменский мост? У меня рука не поднимается!

Отойдя от портрета, Глебов сказал наконец:

— А как быть?

— Едем на мост, сам увидишь.

— Ладно, поехали.

Одеваясь, Глебов будто случайно спросил, кто живет в этом доме. Можайкин ответил, что живет председательша. Муж ее тоже был председателем, умер в войну, она его заменила. Весь день она в поле или в колхозном правлении; дом пустует, вот и пустила прораба-мостовика.

С порога Глебов посмотрел на портрет:

— Ее сын?

— Младший брат. Был, да с войны не вернулся.

— Погиб?

— Пропал без вести.

Они вышли из дома; и пока ехали к мосту в том же «виллисе» с брезентовым верхом, Глебов все время молчал, подняв воротник своей куртки и делая вид, что устал после дальней дороги.

По шоссе они проехали все село и спустились к реке, маловодной, но быстрой, в скалистых и крутых берегах. Мост через реку был стар и стоял на деревянных устоях. У самого моста по шоссе растянулась вереница телег, грузовиков, тракторов, бензовозов. Половина моста была закрыта, там меняли настил. А по свободному узкому коридору тянулись машины. Они шли поодиночке, медленно и осторожно, со стуком перебирая щербатые доски.

И Глебову стало понятно, на что решился Можайкин, — не закрывая мост, укрепить его, чтобы он мог послужить, пока не построят новый.

Около моста горели костры, пахло смолой и щепой. Плотники тесали толстые брусья.

По каменистому откосу Можайкин и Глебов спустились под мост. Шло половодье, и у деревянных устоев упруго бурлила вода. Быстрый поток уносил белую пену, мост гудел и поскрипывал. Его устои были сложены клетью из бревен, уже темных от времени. Глебов взял камень и постучал по бревну. Сквозь шум и плеск воды под мостом послышалось четкое эхо. Дерево было сухое и звонкое — очень хрупкое, старое дерево.

— Ну, парень, ты крепко рискуешь.

— Приходится, — усмехнулся рыжий Можайкин.

— А если рухнет? Быть тебе за решеткой.

— Теперь ты начальником. Тебе и решать.

— Приходится, — усмехнулся Глебов.

И спустя полчаса на мосту появилась свежевыструганная доска, на которой он, новый прораб, куском угля, взятого из костра, вывел заметные буквы: мост закрыт.

— Ну и все, — сказал он Можайкину.

У закрытого моста было тесно от машин и телег, и уже летело шоферское словцо тем начальникам, которые посылают в объезд на сотню километров, — да еще по горам, да в такую распутицу!

— Зато ты, — бросил Можайкин, — можешь спокойно спать!

— Я отвечаю за мост! Ясно? — взорвался Глебов. — Не за транспорт — за мост! Мне приказано — сделал. А начальству видней.

— Ну, если бы начальство увидело это своими глазами…

— Если бы, да не видит!

— И если бы ты меня поддержал…

— А меня за решетку не тянет! Я этим сыт вот так, под завязку.

— А-а, хлебал баланду?

— Заткнись!.. В общем, ты дела сдал, а я принял. Ясно? И точка.

— Точка, начальник, — усмехнулся рыжий Можайкин.

— А что дальше, моя забота.

— Твоя, начальник. Но я-то поеду в Москву. Расшибусь, а свое докажу.

— Ну, — сказал Глебов спокойней, — вольному воля: езжай, добивайся…

Когда они вернулись в Каменку, уже темнело, на селе зажигались огни. Свет был и в окнах избы, где жил Можайкин.

— Дома она, — сказал он.

— Кто?

— Да председательша, Марфа Антоновна.

— А-а, — сказал Глебов, подумав, что вот оно, самое трудное в этот нелегкий день.

И перед тем как войти в дом, постоял на крыльце, медля и собирая себя в комок. А войдя в избу, сразу, с порога узнал сестру лейтенанта — еще моложавую женщину с чуть скуластым лицом и такими знакомыми Глебову светлыми глазами, которые, как и у младшего брата, выделялись своей яркой голубизной. Она смотрела на Глебова с любопытством.

— Милости просим!

Говорила она чуть протяжно, певуче и этим тоже напомнила брата.

— Пришла, гляжу — чемодан. Значит, гость из дальних краев. — Заметив, что гость так и стоит на пороге и скован какой-то тревогой, она улыбнулась: — Да вы не стесняйтесь, входите, у нас места хватит. Дом, слава богу, не маленький.

— Не боись, — усмехнулся Можайкин, он сидел на лавке и стаскивал сапоги. — Стоишь у порога, как красная девица.

— Так и к ужину опоздаете. — Председательша стала накрывать на стол.

Сели ужинать. Глебов невольно посматривал на портрет, и женщина приметила его взгляд.

— Мой брат, — сказала она. — Это он перед самой войной. Да с войны не вернулся. Пропал без вести… А вы воевали?

Он молча кивнул, боясь, что она спросит: «Может, встречали брата?» Она уловила его затаенную боль и пытливо посмотрела в глаза, но решила, что у него с войной свои счеты и лучше не спрашивать ни о чем.

— Все жду, вдруг отыщется. Куда я только не писала! Вот если бы кто в Москве похлопотал.

— Может, я помогу?

— Тут у меня в войну жила с девочкой одна москвичка. Елена Петровна, эвакуированная. Два года бок о бок, все общее. Уезжала, обещала не забывать. Я и ей писала о брате. Да пока нет ответа. Может, письмо не дошло? Она и телефон свой оставила.

— Дайте ее телефон. Вернусь домой, позвоню.