Дмитрий Кудис - Рубежи

Чесных оставила планшет, документы, перезарядила пистолет и двинулась к ферме.

Таня, волнуясь, неотрывно следила за подругой, пока та не скрылась за забором. Условленное время прошло. Таня прижалась к тонкому стволу молодого дубка, чувствуя холодную испарину на лице. Не в силах больше оставаться на месте, она уже решила сама бежать туда, к ферме, но в это время показалась Надя. Таня дрожащими от волнения руками схватила планшеты и быстро пересекла поле. Они бегло осмотрели расположение пустых комнат. Обрывки бумаги, куски рогожи, несколько пустых банок, валявшихся на полу вместе с разбитым стеклом, — все это говорило о торопливых сборах. В глубине видна была широкая лестница, упиравшаяся верхним концом в квадратное отверстие на потолке. Таня с опаской стала подниматься по этой лестнице, ей все время казалось, что вот-вот сверху выглянет ствол автомата.

— Я была там, — сказала Надя, — что-то вроде мансарды. Там нам будет очень удобно.

Получердачное помещение было завалено мебелью. Снятая с петель крышка люка валялась тут же. Отсюда, сверху, была видна большая часть комнаты, а в просветы двух узких, матовых от пыли окон можно было разглядеть и улицу.

— До чертиков пить хочется! Говорят, в подвалах брошенных ферм — склады вина. Немцы — запасливый народ. Может, разведать?

Таня, подумав, что Надя шутит, ответила шуткой:

— Будто бы и закуска хранится, так сказать, по северному варианту.

— А что ты думаешь? Разведаю, а ты тем временем смотри внимательней. — И она встала. Таня порывисто удержала ее за руку.

— Не надо. Потерпим.

— Не понимаю, почему мы должны терпеть? Вечером еще больше захочется есть и пить… Ба! — Надя хлопнула себя по лбу. — Таких растяп, как мы с тобой, бить надо: бортовой паек сожгли…

Таня только сейчас вспомнила, что они забыли в самолете два бортовых пайка, по меньшей мере, продуктов там на неделю.

— На бедного Макара все шишки валятся. Все же я пойду. Это недолго. А ты посматривай.

Надя осторожно спустилась по лестнице вниз.

«Второй раз волнуйся за нее». Таня приникла к окну. Минут через десять появилась Надя с двумя головками сыра и с бутылью мутноватой жидкости.

Ели торопливо, хотя спешить было некуда, До наступления темноты еще много времени. Весенний ветер доносил ухающие залпы артиллерии. Недалеко линия фронта и свои войска, но как добраться до них? Тщательно изучали карту. Ферма в стороне от главных дорог, кажется, и войск врага поблизости нет, но они могут быть здесь каждую минуту.

Когда сумерки начали скрадывать очертания леса, девушки услышали шум автомобильного мотора. Сквозь матовое окошечко видно было, как из подъехавшей машины вылезли четверо немецких солдат. Таня прижалась к подруге, с трудом сдерживая дыхание. Надя не шевелилась. Немцы о чем-то поговорили, что-то доказывая друг другу, что видно было по резким движениям рук, затем вновь уселись в машину и поехали обратно.

Таня поняла, что ехать вперед им было нельзя: машина могла застрять в вязком грунте непросохшей земли. Это успокоило подруг. И все же оставаться здесь они не могли. Когда темнота прикрыла землю, летчицы вышли из дома и направились на восток к лесу. Судя по карте, он был недалеко, но они долго шли, пока лес не прикрыл их, и только тогда почувствовали облегчение: ночь и лес — надежная естественная маскировка. А что же дальше? За ночь они могли пройти километров десять, не больше, если их ни что не остановит. Кроме того, они не знали обстановки на этом участке фронта. Проблема перехода линии фронта в данную минуту казалась неразрешимой, поэтому они шли, надеясь на удачу, не думая, что будет дальше.

— Огонь усилился, слышишь? — сказала Надя. — Наступают и ночью. Мы идем навстречу. Может быть, отсидимся где-нибудь в землянке… В общем, у нас другого выхода пока нет, только идти.

Таня тоже подумала об этом. К рассвету нужно найти надежное укрытие и ждать. Фронт переместится. Может быть, немецкие части в эту ночь отойдут, и они окажутся у своих. Кроме того, усталость валила ее с ног. Надю тоже. Таня старается выглядеть бодрой, но ей это удается плохо.

— Надя, у меня ноги точно налиты свинцом. Ты знаешь…

— Ладно, ладно! До рассвета прошагаем, не все время летать. А то за войну так и не узнаем, что такое пехота-матушка.

Хуже всего, что, когда усталость чувствовалась особенно остро, у Тани появлялось безразличие ко всему решительно, только бы укрыться где-нибудь и полежать хотя бы часок.

Так шли они в темноте, натыкаясь на деревья, навстречу к линии фронта и, когда порозовело небо над их головами, нашли большое углубление у вырванного с корнями дерева, забросали яму сверху сучьями и прошлогодними листьями, влезли в нее и притихли…

Капитан Фомин волновался… Тоска, заполнившая душу, заставляла ходить из угла в угол или выбегать на аэродром и смотреть в мутное небо, хотя ждать было уже нечего. Второй самолет, посланный на поиски пропавших летчиц, давно вернулся. Не в силах более оставаться в неведении, Фомин позвонил в штаб армии, прося разрешения вылететь самому. Просьбу его удовлетворили.

Через полчаса, взяв на борт штурмана Зину Торопову, Фомин был в воздухе. В задней кабине — два спаренных пулемета, под крыльями — фугасные бомбы. Перелетев позиции своих войск, он снизился до бреющего и пристально всматривался в каждое пятно внизу. Самолет летел над оврагами, порой над макушками деревьев. Дважды Фомин наталкивался на немецкие части, но, круто сворачивая в сторону, успевал увернуться от свистящих пуль. До боли в глазах Фомин рассматривал мелькавшую внизу землю. Иногда над полями летели выше, и тогда открывалась ширь. Но там, где поля были с клочками лесов и кустарников, они снова снижались до бреющего. Никаких следов пропавшего самолета.

— Товарищ капитан, кажется, немцы на краю леса… Я видела ракеты.

Фомин не сразу ответил на предупреждение Тороповой. Он набрал высоту двести метров.

— Не волнуйтесь, лейтенант. Держите пулемет наготове.

Подлетая к опушке леса, они натолкнулись на заградительный пулеметный огонь. К этому Фомин был готов. Резким разворотом он опять улетел к середине леска. Мелькнула выгоревшая полянка, и в ту же секунду Фомин закричал:

— Смотри лучше! Самолет вошел в вираж.

На потемневшей от огня поляне Зина увидела металлические остатки сгоревшего самолета. Ей стало не по себе. Сердце болезненно сжалось. Она прислонила голову к холодному стеклу козырька. С трудом заглушая растущий внутри крик, Зина проговорила в телефон:

— Домой, товарищ капитан… Я не могу больше.

Она была уверена, что теперь курс их — только домой, но неожиданно услышала спокойный голос командира:

— Нет, лейтенант, домой рано. Самолет сожгли они сами и ушли лесом. Следов немцев не видно вокруг, а взорваться от удара наш самолет не может. Таких случаев я не помню. Продолжай смотреть в оба. Идем, стукнем фрицев. Не возвращаться же с бомбами!