Дмитрий Кудис - Рубежи

— Искромсали самолет, паразиты. Ты посмотри, что наделали! — говорил Широков, указывая на крылья своего истребителя. Там было не менее двадцати пробоин, разорванная обшивка кое-где висела клочьями, обнажая скелет фюзеляжа. Мотор дымил, и в одной из трех лопастей воздушного винта зияло два широких отверстия от снарядов.

Не возвратилось девять летчиков… Губин думал сейчас о них. Костин, недавно окончил школу, прибыл к нему в полк. Скромный, тихий паренек, с веселыми глазами-пуговками… Корнеев Витя! Почти всю войну в боях, рядом. Он перебрал в памяти всех, и они становились дороже. Он знал их привычки, изучил их жесты, понимал их настроения, он любил их, и они платили ему тем же. «Астахов, а ты где? Мы столько раз встречались со смертью еще в первые, трудные годы войны. Неужели нет и тебя, моего старого, хорошего друга? Что сделать, чтобы сердце перестало ныть, как забыть отчаянные минуты боя и не видеть перед собой горящие истребители, которыми управляли его ученики, его друзья. А как они дрались!.. За этот бой, который длился несколько минут, было сбито столько вражеских самолетов, сколько не уничтожалось и за целый день. Задание командования летчики выполнили. Ни одной вражеской бомбы не упало на головы танкистов. Они слышали взрывы самолетов там, далеко в небе… Еще час томительного ожидания, и, когда сообщили, что трое, в том числе Астахов, к вечеру на машине прибудут в часть, летчики увидели, как слегка разгладились складки на суровом лице командира.

Вечером Губин смотрел в бескровное, осунувшееся лицо Астахова и, стараясь отвлечь его от тяжелых мыслей, говорил:

— Час назад я разговаривал по телефону с одним авиационным командиром. Некий капитан Фомин. Он передал адрес Родионовой. Она лежала где-то в госпитале, сейчас вернулась в свой отряд, работает на ПО-2 в семидесяти километрах от нас. Завтра слетаешь туда на связном, но при одном условии: если приведешь себя в норму. А сейчас спать. Нам нужно быть бодрыми, друг.

— Благодарю. Мне очень дорого все, что вы сказали. Разрешите идти?

Губин кивнул и, проводив его глазами, подумал: «Как согнуло тебя, бедняга! Ну, ничего, выпрямишься».

Немецкий ас Отто Грюнтер с трудом вывел «фоккер» из продолжительного пикирования и глянул на высотомер: сто метров.

Всего минуту назад он дрался с русскими «яками», пытаясь защищать свои бомбардировщики, он видел, как погиб его напарник от взрыва собственного самолета, и в этот миг бешенство затуманило ему глаза, земля расплывалась, своя земля, оказавшаяся беспомощной в эти роковые дни. Все летит к чертям! Русских самолетов слишком много в небе. Когда-то говорили, что над Берлином нет ни одного метра незащищенного воздуха, что зенитные радиофицированные установки бьют без промаха, и берлинское небо — это броня… В этом он разуверился давно, еще тогда, когда русские бомбардировщики и эти янки на своих крепостях висели над Берлином, сбрасывая десятки бомб. А земля! По городу бьет дальнобойная артиллерия, бьют пушки, — русские почему-то зовут их «катюшами». Было время, когда он, Отто Грюнтер, капитан великой германской армии, старательно изучал русский язык, мечтая о необозримой, легко доступной земле, на которой он будет хозяином. Сейчас он с трудом разбирается в своих чувствах. Что случилось? На центральном аэродроме он видел самолет, ожидающий Гитлера, готовый увезти его куда-то «к чертям на кулички», как говорят русские, видел личного шеф-пилота фюрера в генеральском звании, дежурившего у самолета, и тогда впервые подумал: зачем мы деремся? Разве не ясно, что конец неизбежен? Недавно им говорили, что нет ничего легче, как натравить американцев на русских или заключить с ними союз, выгнав русских из Германии… Все пошло прахом! Русские через день-два будут в центральной части города. Он умеет оценивать обстановку, наблюдая за землей. Там такие же фанатики, как и он, дерутся и умирают, не видя другого выхода, цепляясь за последнее, что еще есть: Берлин.

Отчаяние мешало Грюнтеру привести в порядок мысли. Он удирал, спасаясь от истребителей, и чуть в землю не врезался. Прикрываясь знакомыми ориентирами, он поспешил взять курс на свой аэродром, все еще испытывая глухую злобу.

Он бежал, как трус, он, имеющий десяток орденов за сбитые десять американских и двенадцать русских самолетов. Ас, летавший столько лет безнаказанно в небе Европы, летавший, как на прогулку, пока не прибыл в Россию в 1942 году и не наткнулся на русских истребителей! Советские летчики их внезапными, продуманными атаками, губительным огнем и тараном оказались сильнее, чем он думал.

Скованная морозами русская земля страшила его. Он начал понимать, что здесь смерть ходит за ним по пятам. Вот тогда-то он и использовал свои связи, чтобы попасть к Герингу, в его резерв, на защиту Берлина. Разве мог он подумать, что ему придется спасаться от противника над собственным городом?

«К черту! Хватит с меня!..» — мысль он не докончил: в стороне промчались советские штурмовики. Его самолет остался незамеченным. Увеличив обороты до максимальных, Грюнтер спешил уйти от этого места, как вдруг увидел на встречных курсах летящий над землей самолет ПО-2.

«Чертова трещотка, и тебе Берлина захотелось! Ну, это твой последний полет!» Грюнтер круто развернулся и, как коршун, свалился на маленький связной самолет. Он готов был выпустить очередь из пулеметов, но крылья ПО-2 в последнюю секунду метнулись в сторону и вышли из прицела. Следующий заход тоже был безрезультатным. ПО-2 вошел в крутой вираж, и истребитель промчался мимо. Злоба в душе вспыхнула с новой силой. Грюнтер перестал следить за высотой и, круто спикировав в третий раз, направил нос истребителя в центр биплана.

«Хорошая русская пословица — «бог троицу любит», — злорадно подумал он и нажал на кнопку пулеметов. ПО-2 рванулся вверх и в сторону. Трасса пуль прошла рядом с ним, рассыпавшись по земле. Грюнтер дернул ручку управления и в этот миг с ужасом понял — поздно! Слишком велик угол пикирования и мала высота. Он дико закричал и сумасшедшими глазами впился в страшную массу земли.

Тяжелый звук взрыва, и огненный клубок рванулся вверх. ПО-2 низко пролетел над горящими остатками «фоккера» и скрылся за горизонтом.

Выключив мотор, девушки спрыгнули с плоскости самолета на землю. Усталые, но счастливые, они обнялись.

— Машенька, как он взорвался, — взволнованно проговорила Зина Торопова, — ужас один. Так и надо, черт паршивый!

— А признайся, здорово испугалась? — Маруся Левченко лукаво посмотрела в лицо Зины.

— Сначала немножко. Сама понимаешь, что осталось бы от нашего ПО-2, если бы… подумать страшно! Но ты молодец, вовремя увернулась.