Геннадий Семенихин - Взлет против ветра

— Вы бы их того, Иван Михалыч… с паузами, что ли.

— Чихать мне на эти методические паузы, — бесшабашно отмахнулся Клепиков. — Они в какую авиацию служить пришли? В истребительную. Да еще плюс к тому ракетоносную и сверхзвуковую. А значит, с первых шагов к самостоятельности должны привыкать. Пошел, голубчик! — крикнул он в микрофон лейтенанту Маджари, запрашивавшему разрешение на взлет. — А теперь ты, двести двадцать второй, — обратился он со второго этажа стартового командного пункта к Беломестнову, и тотчас же из динамика, висевшего над столом руководителя полетов, пришел ответ:

— Я — двести двадцать второй. Вас понял. Начинаю разбег.

Мгновенно заревел двигатель другого истребителя. Со второго этажа, напоминавшего своим остеклением фантастический аквариум, со всех сторон отлично просматривался аэродром. Клепиков увидел, как эта машина резко рванулась вперед и, с гулом отделившись от широкой серой взлетной полосы, сразу же будто окунулась в прозрачные солнечные лучи, заблестела в них, набирая высоту. Болотов за спиной командира полка насмешливо изрек:

— Посмотрим теперь на дебют генеральского сынка.

Клепиков неодобрительно свел брови.

— Неудачно остришь, замполит. Тебе бы полагалось потоньше слова подбирать. Почему сынка? Не сынка, а сына.

— Так я же ведь доверительно, — смутился Болотов. — Но если по-честному, Иван Михалыч, то, служа в артиллерии, я много раз наблюдал за этими детками прославленных отцов. Не успев опериться, все они норовили поскорее покинуть дальний гарнизон и куда-нибудь в большой город на штабную службу перевестись.

— Эх, Болотов, Болотов. Разве вы забыли, что у нас в авиации любят, когда опытный летчик сына за собой по жизни ведет и аса из него сделать стремится? — Он внезапно оборвал свою речь, поднес к губам микрофон и, не сводя глаз с рулежной дорожки, коротко приказал: — Двести двадцать первому взлет. — И сразу чуть помягче: — Спокойнее, точнее. Не торопись поднимать переднее колесо, по науке действуй.

— Действую, — как-то особенно весело и облегченно откликнулся невидимый лейтенант. Баталов.

— Вот и пошел.

Турбина заревела на всю округу. Высекая искры из серых бетонных плит, обжигая их ярким пламенем из сопла, самолет Аркадия пошел на взлет. Словно легкая тень расчертила аэродром напополам — так стремительно промчался самолет по полосе и под очень крутым углом рванулся ввысь.

Едва лишь уплыли в сторону очертания аэродрома и небольшого немецкого городка с четкой сеткой кварталов и улиц, он вдруг почувствовал всем своим существом странное успокоение, и кабина истребителя показалась удивительно уютной, словно давно обжитый номер в гостинице.

Аркадий любил эти минуты тихого уединения, когда весь ты принадлежал только небу, а небо тебе. Земля находилась теперь уже далеко-далеко. Она, правда, каждую секунду могла вмешаться в твою жизнь голосом руководителя полетов, но успех задания, безопасность твоя и твоей машины — все это зависело лишь от тебя самого, летчика. Сколько было суеты, команд и наставлений, когда полет готовился на земле, и как потом становилось спокойно, когда истребитель набирал высоту и следовал по заданному маршруту. Противоперегрузочный костюм был пошит отлично, нигде не жал, белый гермошлем прочно сидел на голове. Аркадий включил форсаж и по тому, как на мгновение задрожали стрелки под стеклами приборов, понял, что скорость машины перевалила за сверхзвуковой барьер. Земля ГДР, с городами и селами, серыми автострадами и зелеными, ровно распаханными полями, с лесами и сверкающими озерами, лежала под короткими крыльями его самолета, резко отведенными назад. Казалось, что они — это тетива гигантского лука, из которой хочет вырваться и унестись к солнцу длинный, остроносый фюзеляж с устремленной вперед, пронзающей невесомое пространство трубкой ПВД. Наступила минута, когда по условиям задания полагалось на огромной высоте изменить линию полета и взять курс назад. Аркадий запросил разрешение по рации, и Клепиков торопливой скороговоркой ответил:

— Молодец. Возвращайся так же спокойненько. Два мальчика уже пошли на посадку, теперь твоя очередь.

Аркадий усмехнулся, вспомнив любимое командирское словечко «мальчики», каким подполковник часто уснащал свою речь. Машина послушно шла в заданном режиме, покоряясь каждому его движению, и все было бы хорошо, если бы не лезли в уши те самые стихи, которые прочитал незадолго до этого летного дня Маджари. Первые две строчки крепко врезались в сознание, а дальше память ничего не сохранила. Но они были очень хороши, эти первые две строчки.

Дайте, дайте первую удачу!

Пусть в себя поверит человек!

«А ведь, действительно, как это точно! — воскликнул про себя Аркадий. — И как это нужно, чтобы кто-то обогрел тебя на первых порах и поддержал твои первые шаги». Охваченный чувством большой уверенности в своих силах, он пошел на то, что уже не входило в объем задания. Вызвав по передаточному каналу Клепикова, кратко, но настойчиво запросил:

— Я — двести двадцать первый. Хочу садиться без тормозного парашюта. Разрешите. Прием.

Эфир долго молчал, наконец доставил с земли почему-то добродушно-фамильярный голос подполковника:

— Двести двадцать первый. Разрешаю. Только чтобы был полный порядочек. Приземляйся в самом начале полосы.

Два первых истребителя, совершая пробег по бетонке, замедлили его сразу белыми куполами тормозных парашютов. За хвостом третьего истребителя белый шелковый купол не распустился. Плавно провела машина шинами двух задних колес по бетонным плитам, затем в нужной точке опустилось и третье.

…Стих гул турбины. На стоянке Аркадий легко выбросил свое тело из кабины, радостно вздохнул, освобожденный от привязных ремней, по стремянке спустился на землю. А когда обернулся, увидел на рулежной дорожке серый газик и рядом с собой широкое улыбающееся лицо командира полка.

— Молодцы, мальчики! — сияя голубыми глазами, воскликнул подполковник. — Ты, Баталов, в особенности. Даже без парашюта посадку запросил и выполнил ее отлично. Старички пришли в ужас оттого, что я это разрешил. Однако победителей не судят. И потом умение совершать посадку без тормозного парашюта крайне важно в реальных боевых условиях.

Серго Маджари с помощью техника уже успел снять гермошлем. Теплый ветер сушил на его лбу капельки пота.

— Мы бы тоже могли так посадить свои самолеты, — произнес он. — И я, и Андрей Беломестнов.

— Да, но вы не запросили об этом, — прищурился Клепиков.

— Скромность помешала, — усмехнулся Серго. — Зачем запрашивать? Мы дисциплинированные офицеры и выполняли задание так, как оно было запланировано. А наш друг Аркадий пошел на нарушение,