Борис Шустров - Белые кони

Нагнувшись, она подвинтила что-то, выпрямилась, прыгнула на дорогу, хлопнула капотом и, вытерев руки о придорожную траву, села на шоферское место.

— Поехали!

Яшка уселся рядом и недоверчиво уставился на девушку. Учительша включила зажигание, сняла машину с тормозов, завела, выжала сцепление… На пути от Большого Двора до Качурина, где дорога была неровная, скорости учительша не сбавила, сидела, поглядывала в смотровое окно, улыбалась чему-то, спидометр прыгал на цифре семьдесят, и Яшка, уверовав наконец, что происходящее не сон, попросил:

— Останови. Увидят — засмеют.

— А мотор у тебя новый.

— Сам менял, — весело ответил Яшка, берясь за баранку.

Ему стало хорошо и уютно. Было приятно, что учительша не белоручка, что вот, пожалуйста, вполне прилично ведет машину, и еще он подумал, что если бы пошел дождь и они засели, учительша бы прыгнула в грязь и стала бы помогать ему.

— Меня Яшей зовут. А вас?

— Сашенька.

— Хорошее имя, — удовлетворенно сказал Яшка. — Между прочим, школа у нас хорошая. И квартира у вас будет отдельная. В мезонине. Бабы три дня мыли да красили, вас ждали. Так что не бойтесь.

— А я и не боюсь.

— Я к чему? Иные-прочие едут в деревню и трясутся, а чего трясутся — не поймешь. Будто не к людям едут. Где это вы так машину научились водить?

— У меня папка шофер.

— Понятно… Вот и школа.

Яшка помог учительше занести вещи, чемодан и сумку, в мезонин, вернулся в машину, лихо развернулся, Сашенька смотрела в окно и махала ему рукой.

…Вы слышали, как плачут в деревнях хмельные бабы? Нет видимого повода для их слез, ни горя нет, ни беды. Но плачут бабы по исковерканной своей юности, по молоденьким мужьям, не вернувшимся с фронта, от жалости, что не начнешь жизнь сначала, от хорошей зависти к нынешним девкам, которым не приходится ломать спину от зари до зари, и ходят они, эти девки, как павы, пышные да здоровые, шелка им не шелка, платья не платья. А то и просто так ревут бабы, и шабаш, и не добьешься от них ни слова, ни жалобы.

Кончилась страда. Стояли на полях заметанные стога, от силосных ям, доверху наполненных горошником, шел сытный дух, был сдан государству хлебушек и развезены по дворам колхозников продукты. По утрам на лугах индевела трава. Стоял конец сентября, время заморозков, холодного солнца и прозрачного невесомого воздуха.

Как и завелось с незапамятных лет, собрались жители Старины на берегу Вздвиженки. Гулянье было организовано на широкую ногу. Всего было вдоста́ль на столах, наспех, но крепко сбитых мужиками, и вина, и закуски. И когда выпили, запели про удалого Хаз-Булата и про бродягу, что не встретит ни папеньки, ни брата родного, и про широкую степь, в которой замерз ямщик. Пели жалостливо, старательно и громко. И вот полились воспоминания, вскрикнула какая-то молодуха, кинулась под бережок, пала на белый песочек — только затряслись плечи. Успокаивать сбежала вниз подруга, сердито, громко приказывала замолчать, а потом, обнявшись, сели они на камень и заревели обе. Набежали люди, схватили их за руки, потащили на берег, где ухала гармонь и в круг вышло уже несколько женщин. Затащили плачущих баб в круг, заставили плясать. И они заплясали, не жалея ног, молотили сухую землю, и было жутковато смотреть на заплаканные их лица.

Мужики сидели за столом, чокались и в бабьи дела не лезли. Все здесь были. Иван Дмитрич, Степан Гаврилович, Бориско Пестовский, Слава, бригадир Михаил Кузьмич, Петенька… — все. Яшка сидел рядом с Ваней Шаркуном.

— Шабаркнем, Яшка, — то и дело предлагал парню Ваня.

— Нашабаркался. Хватит.

— А по мне так все равно. Какой уж стакан опрокидываю, а не сверлит. Водка пошла как вода. Раньше, бывало, выпьешь стакан — и вроде хорошо. Забирало. Из хлебушка гнали. А теперь, говорят, из дерева, а то из нефти…

Мужики, сидевшие около председателя и секретаря, вели обстоятельный разговор о семенных фондах, тракторах, запчастях.

— А что, мужики, скоро по асфальту будем кататься, — сказал председатель.

Мужики недоверчиво хохотнули.

— Точно говорю. В районе организуют Межколхоздорстрой.

— А для чего? — спросил Бориско.

— Дороги будут строить. Начальник уже приехал. В шляпе.

— За начальником дело не станет…

— Вроде деловой…

— Сколько просят-то?

— С каждого колхоза по пятьдесят тысяч.

Кто-то присвистнул, кто-то сказал: «Полмиллиона на старые», а Бориско крикнул: «Ухнут денежки! Ни дороги, ни машин!» Начался шум. Все сходились в одном, что дороги необходимы, в распутицу на тракторах молоко возят из дальних ферм, куда такое дело годится, машины сезон не ходят, из ремонта не вылезают, нужны дороги, и денег не жалко, только бы дело было верное, а то уж сколько всяких начинаний было…

— Грейдера уже стоят на станции, — сказал Иван Дмитриевич. — Государство дало в рассрочку.

— Ну дела…

— Надо вступать.

— Чего тут долго думать. Надо, — заговорили мужики.

Потом разговор перешел на другие темы. К примеру, секретарь Степан Гаврилович опять всех рассмешил. Начал хвастаться своими детишками, а Бориско возьми да и скажи ему, бракодел, мол, одни девчонки. Степан Гаврилович в ответ: «Я, — говорит, — мужики, так решил. Смертью храбрых паду, а сына добьюсь». Шутник Степан Гаврилович… Бориско Пестовский не на шутку схватился с физкультурником Петенькой.

— Спорим, — со слезой в голосе кричал он. — Я в армии акробатикой занимался! Сызмальства знаешь какой проворный был?! Ух! Пойдем на лужок!

— А я говорю, не простоишь, — упрямо повторял Петенька.

— Простою!

— Я и то не простою. А уж я, можно сказать, по всем видам спорта разряды имею.

— Я без разрядов простою. Идем!

— Пошли.

— Подожди… Судью надо. Яшка! Пошли с нами!

Все трое вышли на зеленый лужок.

— В чем дело-то? — спросил Яшка.

— Пятнадцать минут на голове хочет простоять, — объяснил Петенька. — А я говорю — ни за что!

Бориско лихо скинул пиджак, швырнул его на траву, поплевал для чего-то на ладони, подмигнул Яшке и ухмыльнулся.

— Физкультурник… Я таких физкультурников знаешь где видал?

И с этими словами Бориско встал на голову, постоял мгновение и грохнулся спиной.

— Погоди, погоди ужо… Не считается. Это я так. Понарошку. Гляди!

Пожалуй, секунд пятнадцать Бориске удалось простоять. Корявые его пальцы барабали, елозили по земле, обрывали траву. Широкие штанины скользнули вниз, оголив тонкие волосатые ноги. Потом Бориско снова брякнулся, но быстро вскочил на ноги и закричал:

— Видал! А ты не верил!

Петенька молча постукал по секундомеру, который он включил перед тем, как Бориско встал на голову.

— Да он у тебя ломаный!

— Ломаный! — искренне возмутился Петенька. — Да этим секундомером я на районных соревнованиях сотку замерял!