Борис Шустров - Белые кони

Конюх дед Келься наседал на председателева зятя, районного ветеринара Серьгу Воронцова.

— Может, ты мне жизнь переехал. Тогда как? Мерин тебе помешал… И-эх! Душегуб ты, душегуб. Ведь он, Синько-то, стоял себе спокойно, никого не трогал. На! Веди, Кельсий Иванович! Да я бы его на свою пензею прокормил! Чего молчишь-то?!

Келься никак не мог забыть мерина Синька! Серьга отмалчивался и опрокидывал стакан за стаканом, с хрустом закусывал солеными огурцами.

Яшка видел, как незаметно покинули застолье инженер Слава и Катерина, как, отойдя немного в реденький лесок, взялись они за руки и побежали по кромке обрывистого берега. Яшка отвернулся и пошел в противоположную сторону.

Вот и кончилась для Яшки страда. И надо бы куда-нибудь ехать, в Сибирь, что ли, на великую комсомольскую, а не хочется. А почему не хочется, Яшка и сам не знает. Весь вечер он ждал, что кто-нибудь заикнется об его отъезде, но никто и слова не сказал, не вспомнил. Как будто и не говорил Яшка мужикам, что махнет он из Старины, только его и видели. Яшка спустился под берег, сел на корягу, лежащую около самой воды, закурил.

Лопотала о чем-то речка, позвенивала. Отошел день, спряталось солнышко, оставив на вершинах елей зыбкий, ка глазах исчезающий малиновый свет. Вот и он померк, истаял. Яшка бросил окурок и вылез на берег. Затарахтел вдалеке движок. Загорелся огонек в школьном мезонине. Яшка постоял, подумал и зашагал к школе. Шел он вначале быстро и решительно, но с приближением огонька его решимость потихоньку начала исчезать. Он остановился в тени дровяной высокой поленницы. В окнах мезонина несколько раз появлялся силуэт Сашеньки. Яшка не видел учительшу после дня ее приезда. На танцы она не ходила, а самому прийти в мезонин без приглашения было как-то неловко. «Была не была!» — подумал Яшка, поднялся на крыльцо, взошел наверх и, постучавшись, открыл дверь.

— Здравствуйте. Разрешите?

— Это вы? Заходите.

Комната была низкая и просторная, в три окна. В правом углу стояла ржавая койка с жиденьким матрасом. На черном столе вразброс лежали конфеты и печенье. В открытую форточку залетела ночная бабочка и стала метаться вокруг лампочки, висящей под потолком. Яшка прошел к столу, сел, заложив ногу за ногу. Учительша была в халатике и понравилась парню больше, чем в первый день. Перед Яшкой ходила обыкновенная милая девушка, включила плитку, поставила чайник, смахнула со стола крошки, вытерла пол под умывальником. И все это она делала быстро, сноровисто, по-хозяйски.

Яшка грохнул кулаком по кровати. Сашенька вздрогнула.

— На досках.

— Жесткая, — пожаловалась учительша.

— Завтра скажу председателю.

— Зачем? Не надо.

— Колхоз бедный, что ли? На кровать денег не найдут? — Яшка посмотрел на девушку, спросил: — Ну как?

— Привыкаю.

— Скучно?

— Нет. Работы много. Я два класса веду. Учителей не хватает.

На стене висела большая фотография.

— Ваш выпуск? — поинтересовался Яшка.

— Ага.

Яшка подошел, пригляделся. В середине фотографии разместились педагоги, по обе стороны их сидели девочки. Вверху было изображено старое здание районного педучилища. Сашенька рассказала, что все девочки получили направления в деревни, и только одна, Люда Завьялова, осталась в городе, вышла замуж.

— Она считалась самой красивой.

— Ну уж и самой, — усомнился Яшка, намекая, что на фотографии есть кое-кто и получше.

— Хотите, расскажу о моих подружках? Это Катя Варламова. Если б вы слышали, как она поет! Теперь Катя в Новых Выселках. Далеко?

— Километров пятнадцать.

— А это Танечка. Она писала стихи. Ее направили в деревню Белую, куда-то вверх по Сухоне. Там всего четыре дома, а школа в простой избе. Просто не представляю, как она будет там жить… Далеко Белая?

— Далеконько. Километров пятьдесят по тракту да по лесу около того…

— Далеко, — вздохнула учительша. — Не добраться. А я так обещала приехать к ней.

— Можно и приехать. Почему же нельзя?

— Даже не верится.

— Хотите, в воскресенье поедем?

— Хочу.

— Решено. И сколько вас всего?

— Шестьдесят восемь человек.

Шестьдесят восемь выпускниц — красивых и некрасивых, умных и двоечниц, певуний, танцовщиц — разъехались по далеким северным деревенькам. И теперь они, сами еще девчонки, учат деревенских ребятишек грамоте. Вот, к примеру, Танечка учит в деревне Белой, в простой избе. Знает Яшка эту Белую! Дыра, какой век бы не видеть. Клуб захудалый, да и тот в тринадцати километрах, все через болота. А Танечка будет там жить и учить ребятишек. Надо же кому-то их учить. Все очень просто. И все очень трудно.

— Давайте пить чай, — предложила Сашенька.

Яшка выпил два стакана. Под окном вспорол тишину девичий голосок.

А потом тот же голос закричал:

— Ошабашь, Васька! Лешак! Тебе бы только лапать!

Васька весело загоготал. Голоса начали стихать.

— Пройдемся? — предложил Яшка.

— Куда?

— На берегу гуляют. Пляшут. А хочешь — в клуб.

— Хорошо. Подожди меня на улице.

Яшка вышел. В оврагах белел туман. Он был неподвижен и плотен. Ели, будто срубленные наотмашь, стояли в тумане, как в молоке. Трава не блестела, но была росной, потому что, когда Яшка притронулся к ней, рука сразу помокрела и стала прохладной. На крыльцо вышла Сашенька. Она была в белом плаще.

— Идем, — сказала она и подала Яшке руку.

Они брели вдоль речки Вздвиженки. Играла гармонь. Женские голоса пели длинную песню. Гулянка кончилась, и люди расходились по домам. Яшка рассказывал учительше об Иване Дмитриевиче, о конюхе Кельсе, о Катерине, как увидел он ее ранним утром на Лешачихином омуте, рассказывал легко, свободно, словно и не таил совсем недавно злой обиды на агрономшу. В клуб они так и не попали, было уже поздно. Распрощались под утро около школьных ворот. Небо прояснилось. Студено и маняще светились звезды. Высоко-высоко пролетел самолет, помигали красные огоньки и скрылись. И опять упала на землю тишина.

— Только бы войны не было, — вдруг сказала Сашенька.

Яшка не ответил, только сильнее сжал в ладонях тоненькие Сашенькины пальцы.

Яшка возвращался домой. На полпути обернулся. В окнах мезонина зажегся свет. Это Сашенька зажгла керосиновую лампу. По дороге Яшка несколько раз оборачивался и видел, что огонек в окне горел, не пропадал. Теперь не только в оврагах, но и на равнине, в лугах, лежал туман. Был он гуще над речкой Вздвиженкой, в стороне, куда торопился Яшка, но даже и сквозь такой туман хорошо проглядывалась родимая деревня. Ведь она стояла на Николиной горе, самой заметной горе в районе.

Недавно я побывал в Старине. Была суббота. Дымили на задах баньки. Еще у околицы меня повстречал бригадир Михаил Кузьмич и, сколько я ни отказывался, говоря, что мне надо обязательно заглянуть к председателю, уволок-таки в свою избу.