Аскольд Якубовский - Квазар

Подошел, стуча моторами, паром и бойко побежал на другую сторону, увозя Гошку и других пассажиров.

Там Гошка ждал «Ракету» и угощал рыжего пса сливочными ирисками (Гошка последнее время пристрастился к сладкому и носил конфеты в карманах). Пес воспитанно жевал ириски — и после каждой благодарил, помахивая хвостом.

На «Ракете» Гошка сел в самолетного типа кресло, зажмурился, напружинил волю и вогнал себя в полусон. Дремал всю дорогу, не желал ничего замечать. Все же чувствовал быстрый бег, почти полет по воде, и мелкую дрожь конструкции. Слышал вой турбин. Он кисло размышлял одной какой-то, так и не уснувшей извилинкой. Его жизнь с ее несуразностями была несовместима с сильной, умной машиной, пущенной как снаряд по водяной плоскости.

Сколько мозгового терпеливого расчета вбито в каждую деталь: в маховики, в кресла, в пленку, обтянувшую их; какие головы нужны для знания и употребления всех этих интегралов, гипербол, парабол, сил, векторов и прочей чертовщины. И все для того, чтобы он, Гошка Жохов, уехал в город, который не был ему остро нужен, а в нем самом там и вообще не нуждались. Наоборот, в город он вез свою душевную путаницу.

Да, это сходилось — город и путаница. В этом наводном полете для него даже экономии времени нет. Стоит ли беречь минуты здесь, чтобы растрясти в ином месте дни и годы? Глупо!

На городской пристани Гошка покивал пальцем таксисту. Попался сущий пират: так рванул по булыжникам, что Гошка ударился затылком до звона, до белых искр в глазах. Но промолчал и решил, что море было полезно для его нервов.

Такси, виражируя промеж грузовиков, автобусов и частных осторожных легковушек, вырвалось на широкую полосу центрального проспекта. Таксист гнал, тормозил, обгонял, скрежетал тормозами, но все-таки не разбил ни свою, ни чужую машину.

Но когда свернули на пыльные улицы окраины, таксист разом переродился и поехал с осторожностью стеклянного.

Пробираясь улицей, беспощадно изувеченной строителями, понарывшими траншей (желтые их гривки давно обросли травой), Гошка увидел Павла.

Тот вел на сворке пса — молоденького сеттера, белого, в сером крапе. Сеттер тянул цепочку и совался к попадавшимся столбикам.

— Ишь ты, — пробурчал Гошка. — Барбоса завел…

— Чего? — повернул водитель пухлую физию. Глазки круглые — два холодных голубых пятнышка. «Гад, должно быть», — решил Гошка.

— Остановись.

Павел возвращался усталый с дрессировочной сложной работы. Джек всю дорогу рвал цепку. Он и себе натрудил шею, и Павлу руку надергал. Она даже ощущалась удлинившейся.

— Выдернул ты мне руку, — упрекал его Павел. А тот все одно — перебирает лапами да тянет к столбикам: нюхать.

Возвращаясь, Павел строил самые решительные предположения относительно обеда. Прикидывая, что будет есть, он глядел по сторонам. Был доволен увиденным — в палисадниках произрастали калина и рябина, в корнях их путались разные травы: осот, лебеда и чертополох. Гудели, вились или просто ползали стрекозы, жуки и бабочки. Вот пролетел ястребок за удирающим голубем.

Ясно, город так и не выгнал природное. Не смог. Пока что он казался победителем, но лазутчики природы позасели здесь, десанты заброшены, склады оружия есть, агитаторы ведут свою работу, готовя внутренний захват.

Да и сам город готов с любовью принять захватчика.

И все же нужна помощь. Что сделать?

«Какой я, в сущности, осел», — думал Павел, останавливаясь у очередного столбика. (Джек нюхал его, водя носом по задубевшей древесине.)

Джек все еще исследовал столбик, когда рядом, обдав пылью, тормознуло такси и вылез — задом — Гошка, выволок громадный вещевой мешок.

Они с Павлом покивали друг другу, а песик обнюхал Гошкины колени и посадил на штанину слюнявое белое пятно.

Гошка простил ему: симпатичный был песик, изящен, шелковистый, крайне нежный на вид. Хоть на комод его ставь: и смотреть на него, и гладить было одинаково приятно. Гошка поставил сидор на землю. Улыбался, ерошил волосы на затылке. Говорил:

— Славный малый. Где добыл? Сколько ему?

— Через охотсоюз.

— Родословная есть?

— Всесоюзная! Дед чемпион Том.

— О-о!..

Павел широко и блаженно улыбался. Пес тоже. Перед Гошкой торчали две взаимодовольные физиономии. Его укололо — везучий, черт! Барбоса доброго достал, поздоровел, от скверной бабы отделался.

— Чемпионы — чемпионами, а как бы бесчутным не оказался, — предупредил Гошка.

— Да ты посмотри, нос-то у него какой!

В самом деле, у песика был широкий, черный, все время шевелящийся нос.

— Что ж, нос еще не все, — Гошка пощупал Джека. — Тощий он у тебя какой-то. Плохо кормишь? Или глисты у него?

Павел обиделся, сказал сердито:

— Поджарый будет, нестомчивый. Сух сложением.

— Значит, вроде меня.

Гошка сел на сидор и рассматривал песика вблизи, выискивал новую придирку. Но не к чему было придраться, наоборот, хотелось гладить пса и громко хвалить. И тот напрашивался: вертел хвостом, совал нос.

— Слушай, а вдруг он стойку сорвет и дичь погонит? Ты ведь в натаске ни уха ни рыла.

Но у Павла оказалась готовность и к этому. Он уже договорился с Феофановым, опытным егерем.

— Сам знаешь, — рассудительно говорил Павел. — Плохой натасчик только испортит собаку.

Эта рассудительность в Павле почему-то раздражала. Сам озабоченный такой, остроносенький, с выставившейся темной прядкой. Кулик-турухтанчик!

— Ладно, — сказал Гошка. — Посмотрим. А что еще новенького в подлунном мире?

И тут Павел смутился. Гошка явственно видел, как темнел его подбородок и смущение поднималось выше, к спокойному гладкому лбу.

— Разное есть. Африка окончательно освобождается, — говорил Павел. — Зимой будет выставка «Сибирь социалистическая». Иван Васильевич опять говорил об операции. «Карфаген должен быть разрушен», — говорит.

— А-а, значит, он сейчас читает Плутарха, я ему достал книжицу, — догадался Гошка. — Это у него бывает. То ему змея, то Карфаген… Значит, резаться будешь?

— Посмотрю.

— А что еще? — Гошка пытался понять, отчего все-таки краснел Павел. Смущение так и ходило в Павловой лице, шевелило веки, гнуло в улыбке губы.

Гошке стало смешно, даже приятно: исусик, симпатяга! Он сощипнул веточку «пастушьей сумки», сунул в рот, пожевал, — приятная, своеобразная горечь.

— Я открыл интересное, — сказал вдруг Павел.

— Нашел в реке морского змея?

— Почти.

— Тогда покажи, а то не поверю.

Гошка выплюнул зеленое и смотрел на Павла.

— Правда, что город забил природу? — спросил тот.

— Верно, испакостил.

— И забьет ее окончательно?

— Вопрос времени, каждому дураку известно.

— Так вот, не выйдет у города ничего. Посмотри, сколько диких трав в городе. Тысячи видов!