Мигулай Ильбек - Черный хлеб

— Пойдемте-ка! Правда, кружки у нас нет, но это не беда. Прямо из горлышка выцедим, не подавимся. Так что прошу. В честь знакомства…

— Ни-ни! — погрозил плеткой Нямась. — У меня сегодня скачки, ни капли в рот нельзя брать. Вот Касыму, пожалуй, не повредит немного подкрепиться. Для задора.

— Но ты ведь, Нямась, сам не ездишь, — сказал Элюка, которого все еще одолевала жажда.

— А кто же, ты ездишь? А в Убеях кто прошлый год приз взял? Да и в Буинске тоже…

— В Буинске-то Урнашка всех обскакал. Так мне помнится.

— Балбес ты! Вот что тебе помнить нужно! «Урнашка, Урнашка»! Конь-то чей? Отца моего! Вот увидишь сегодня, все в хвосте плестись будут! Как пить дать!

Нямась гордо выпятил грудь, но жирный живот все равно выдавался вперед. А конь у него был хорош. Стройный, ноги точеные, шея длинная, горделивая, словно лебяжья. Грива кудрявая, золотистая. Близко расставленные уши высоко подняты. Видно, как на широкой груди пульсируют вены. Две недели не выпускали коня со двора, готовили к празднику, подкармливали яйцами, сметаной, поили молокам, два раза в день купали мыльной водой. И вот теперь глядят на него люди, будто на чудесную картину. И неприятно видеть рядом с таким красавцем уродливого Урнашку и обрюзгшего Нямася. Ездить бы на таком коне молодому красивому наезднику.

Нямась зашел под навес:

— Покажите-ка мне приготовленную для меня награду.

— Вот для тебя пиджак, шаровары, рубашка вышитая.

Осмотрев вещи, Нямась пренебрежительно фыркнул:

— Вы в своем уме? Лучшему наезднику — и такое тряпье! С головы до ног нужно нарядить такого человека. Да во все самое лучшее, дорогое.

— Что ж, добавим еще, — пообещал Элюка.

— Не успели еще приготовить, — оправдался Мигаля.

— Не успели? Все в моей лавке есть! Иль дорогу туда забыли? Почему не купили и не привезли сюда?

— Мы еще тебе калоши дадим.

— Калоши? А ну-ка, где они? Дай их сюда! Я отхлещу тебя ими по пьяной морде, чтобы зубы не болели! Чтобы сейчас же были сапоги и рубашка гарусная! И поясок хороший не забудьте. А ты, Сэливер, — обратился Нямась к стоявшему возле навеса подростку, — слетай-ка мигом к моему отцу. Сапоги пусть даст с подошвой в полторы четверти. Скажи, для лучшего джигита. Он для такого случая и после полночных петухов лавку отопрет. Сапоги — на нижней полке. Да побыстрей! Одна нога там, другая здесь!

Мигаля отсчитал деньги, строго-настрого предупредил посыльного, чтобы не потерял ни копейки, а то плохо будет. Сэливер помчался к деревне.

— А кто будет вручать награды?

— Не подумали еще, Нямась.

— Ну так я за вас подумал. Пригласите дочку Шеркея. Дайте ей мои вещи. В узелок только заверните, чтобы не пылились. Платок какой получше найдите. В помощницы Сэлиме возьмите дочь Узалука.

— Что ж, можно, пожалуй, и так, — сказал Мигаля.

— Не «пожалуй», а только так. Не перепутайте только: мне вручает приз Сэлиме. Поняли? Да, и пусть твои молодцы Касыма хорошенько почествуют. По-настоящему, по-чувашски. Знаешь обычай-то? Ну вот.

Нямась подмигнул Касыму, и они вышли.

Помощники Мигали установили высокий столб и укрепили на его макушке белый флаг, сделанный из платка. Площадку вокруг столба окружили оградой из жердей. На верхних перекладинах развесили сурбаны, льняные полотенца, цветастые тяржавы, длинные куски холщового полотна. Все эти вещи будут вручены отличившимся участникам Агадуя.

Вокруг сразу же столпились любопытные. Разглядывали подарки, обсуждали их достоинства, прикидывали цену.

Неподалеку кружился хоровод. Пока в нем были только одни девушки, они двигались очень медленно, плавно и пели вполголоса. Постепенно хоровод становился все многолюдней, в нем появились парни. Песня зазвучала громче. Вот уже вокруг первого хоровода поплыл второй, потом третий, четвертый. Со стороны казалось, будто на лужайке вдруг распустился огромный белый цветок, лепестки которого нежно колышутся под ветерком.

Ослепительно блестят на солнце мониста. У некоторых девушек они в несколько рядов, а последний ряд сплошь состоит из серебряных рублей старинной чеканки. При каждом, даже самом осторожном движении низки переливаются и журчат веселыми ручейками.

Нелегко достались девушкам наряды и украшения. Много пота пришлось пролить ради них, работая с зорьки дотемна на чужих нивах.

Вот хоровод остановился. Парни поставили посредине круга ящик и усадили на него музыкантов — скрипача Едикана и свирелиста Пассию. Началась пляска. Один за другим вылетали танцоры, выделывая самые причудливые коленца. Люди смотрели и диву давались. Просто не верилось, что человек может творить такие штуки.

Едикан весело притоптывал в такт музыке, его новые лапти выбили ямки чуть не до щиколоток. Пассия задорно поводил плечами — того и гляди сам пустится в пляс. Уже пот льет ручьями с музыкантов, но отдыхать некогда. Танцоры только еще входят во вкус. Один старается перещеголять другого.

Что есть силы поет самодельная скрипочка, соловьем заливается свирель, выбивают частую дробь новые липовые лапотки, залихватски звучат такмаки — веселые удалые частушки. «А ну еще! А ну поддай!» — доносятся со всех сторон азартные голоса зрителей.

На площадке около столба с флагом появились люди в чалмах и с красными повязками на руках. Это судьи.

Начинается состязание борцов.

Первых победителей награждали куском мыла или несколькими яйцами, за следующие победы вручали уже более ценные подарки. Если борец одолевал трех-четырех противников, то ему давали платок и разрешали немного передохнуть. Иной парень обвешивается столькими платками, и полотенцами, что становится похожим на базарного разносчика. Люди относятся к нему с большим уважением: чуваши очень ценят силу и ловкость.

Зрители расположились в несколько рядов. Пришедшие первыми сидят на земле у самой ограды, во втором ряду пристраиваются на корточках, в последующих — стоят.

Все с нетерпением ждут, когда выйдут на площадку опытные борцы — батыры, которые выступают в самом, конце состязаний.

Главный утламышский батыр — Ширтан Имед. Слава о нем идет по всей округе. Уже несколько лет подряд он не уступает первенства на Агадуе. Утламышские надеются, что их любимец окажется победителем и в этот раз. Шеркей с Пикмурзой пришли сюда только ради того, чтобы полюбоваться на Имеда.

Пожаловали деревенские богатеи: Каньдюк, Эпелюк, Савандей, Ильдиер. Мигаля поставил два пустых ящика, положил на них доску и усадил на нее, как на скамейку, местную знать.

Зазвенел бубенчик. Подкатили два тарантаса. На одном из них восседал землемер Степан Иванович, на другом — дьяк. Элюка разместил прибывших рядом с Каньдюком.