Мигулай Ильбек - Черный хлеб

Всадники пересекли большак и помчались по лугу. Пыли стало гораздо меньше, и все ясно увидели: вперед вырвался наездник на вороном коне. Скоро убедились и в том, что это был Нямась — по посадке угадали.

За вороным шел гнедой, потом сивый и опять вороной. Немного погодя разглядели и второго коня: он оказался вовсе не гнедым, а рыжим.

— Вроде лошадка Савиня…

— Похоже, что она.

— И сомневаться нечего!

Рыжий уже настигал вороного. Вот он поравнялся с ним, хотел обойти, но конь Нямася не дал ему дороги. Второй наездник начал отставать. Но когда до деревни оставалось совсем немного, он опять стремительно бросился вперед, обошел Нямася стороной и помчался первым.

— Савинь! Савинь обогнал!

— А может, и не он. Не только у него рыжая лошадь!

Сколько люди ни вглядывались, как ни напрягали глаза, никто не мог угадать, кто же скачет на рыжем коне. Казалось, что лошадь несется без седока, так низко пригнулся наездник. Только белая рубашка трепетала на ветру.

— Послушай-ка, — шепнул Пикмурза Шеркею. — А не твой ли это конь?

— Да что ты, что ты, соседушка, — возразил Шеркей, хотя он сам подумывал о том же. — Я ведь запретил Тимруку ехать.

— Наша лошадь, точно. Даю голову на отсечение! — подтвердил Элендей.

— Шеркей, Шеркей едет! — раздался чей-то громкий голос.

— Не Шеркей, а Тимрук! Шеркея я тух видел!

— Тимрук, конечно, Тимрук!

Шеркей давно уже убедился, что первым идет его конь, но вслух своего мнения не высказывал, боялся сглазить. Только когда стало ясно, что Нямась безнадежно отстал, Шеркей радостно захлопал ладонями по ногам, заприседал, торопливо приговаривая:

— Вот так Тимрук! Вот так сын! Та-та-та! Ай да лошадка!

Кое-кто начал злорадно подсмеиваться над Нямасем.

Чтобы получше разглядеть, кто же идет первым, низкорослый Мигаля вспрыгнул на ящик, но тот с треском развалился, и распорядитель со всего размаха ткнулся носом в траву.

— Кто? Кто обогнал? — нетерпеливо крикнул Каньдюк.

— Нямась! Конечно, Нямась! — заплевался землей распорядитель.

Едва лишь рыжий конь доскакал до толпы, как раздались крики:

— Тухтар это! Тухтар!

Действительно, на лошади Шеркея мчался он. Прижавшись к шее коня, Тухтар белой птицей пронесся мимо удивленных людей. Порванная лента сверкнула в лучах солнца, и ее половинки плавно опустились на траву.

Через минуту, ласково теребя гриву лошади, Тухтар уже подъезжал к столу распорядителя. Мигаля оторопело смотрел на потемневшее от пыли и усталости лицо джигита: вот тебе и Нямась!

Тухтар заметил Сэлиме. Его счастливые глаза засияли еще ярче.

Мердень тихонько толкнула Сэлиме локтем, шепнула:

— Что стоишь? Вручай награду!

Не сводя взгляда с парня, Сэлиме взяла со стула узел, на мгновение прижала к груди, потом порывисто шагнула к всаднику.

— Обожди-ка! Не спеши! — резко остановил ее Мигаля.

К столу быстро подходил Шеркей.

— А ну-ка, где, где тут моя награда? — решительно надвинулся он на распорядителя. — Моя ведь, моя лошадушка первой пришла!

Мигаля открыл было рот, чтобы возразить, но Шеркей властно отобрал у дочери узел, приказал Тухтару спешиться и, взяв лошадь под уздцы, торопливо зашагал от стола.

Пока опешивший Мигаля хлопал глазами и раздумывал, как поступить, Шеркея уже поглотила праздничная толпа.

Отойдя на порядочное расстояние от стола, Шеркей остановился, несколько раз поцеловал коня в нос:

— Ох ты, моя умница! Умница-разумница!

Затем сел на него, горделиво вскинул голову, подкрутил усы. Млея под любопытными взглядами, несколько раз медленно проехался по кругу. Вслед за ним, понурившись, шагал Тухтар.

Досыта насладившись славой, Шеркей двинулся к деревне. Вскоре он внимательно огляделся и, убедившись, что вокруг никого нет, соскочил с коня. Присел на корточки, нетерпеливо развязал узел. Довольно закрякал, зацокал языком. Дрожащие руки теребили, мяли, щупали, гладили вещи.

— Ох, лошадушка моя золотая! Красавица моя! Красавица ненаглядная! И ты, и ты, Тухтар, молодчина… Пиджачок-то какой, пиджачок-то! Та-та-та-та! Ох, коняшечка моя родненькая, овсецом бы, овсецом бы тебя кормить всегда, овсецом. Но ничего, ничего, дай срок. Будет это, будет. Блестеть вся будешь, как солнышко. И ты, Тухтар, славный малый, славный. Никогда тебя не оставлю без куска хлеба, никогда, хоть век живи у меня, хоть век… А я-то думал, Тимрук, Тимрук скачет, а оказалось, ты… Нямась-то, Нямась третье место занял, третье, хе-хе-хе… Ох ты, рыжая моя, гривастенькая! Рвет и мечет, поди… Ну, ничего, ничего. Нельзя ему обижаться. Скачки — такое дело… И вы с Тимруком умники. До чего додумались… Только что же мне-то не сказали?

— Да боялись, не разрешишь.

— Верно, верно — не разрешил бы… Кто же мог думать, что все так получится… А Нямась, Нямась не обидится. Ведь не я, не я обогнал, а лошадка. Моей вины тут нет.

Наконец Шеркей поднялся. В одной руке он держал черные шаровары, в другой — шелковый поясок.

— Держи-ка! Это тебе от дяди, от дяди. Он тебя никогда не забудет. Люб ты ему, люб, Тухтарушка.

Тухтар с благодарностью принял вещи.

— Носи, носи на здоровье! — приговаривал «щедрый» дядюшка, старательно завязывая узел. — А пиджак-то пусть Тимруку будет. Сапожки же мне, мне. В память о лошадке… Ишь какие — точно зеркало сверкают. Поглядеться в них можно…

Тухтар спросил разрешения остаться на гулянье.

— Что там спрашивать — гуляй до ночи. Потом приходи к нам, пообедаем вместе. В честь такого дела не грех и поесть чего-нибудь повкуснее. А лошадка-то, как думаешь, не надорвалась, ничего не случится с ней?

— Нет, — успокоил его Тухтар, и они расстались.

Сайдэ встретила Шеркея у ворот. Увидев сияющее лицо мужа, спросила:

— С чего это ты развеселился? Иль пивцом угостил кто? Может, опять Каньдюк?

— Не болтай-ка, чего не следует. «Пивцом, пивцом»! Наградили меня на Агадуе! Понятно?

— Не я болтаю, а ты мелешь, сам не зная что. Кто это тебя наградил, за что? Может, скажешь, Имеда поборол? В батыры вышел? Иль плясуном заделался? — Жена засмеялась. — И говорить нечего, опять пьяный. Прошлый раз богатея из себя изображал. Как выпьешь, так сразу несешь околесицу. Умориться можно.

— Имеда-то не победил, а вот на скачках всех обогнал! Моя лошадушка, моя первой пришла. Иль не видишь? Вот она, награда. Сапожки дали, сапожки, пиджачок с рубашечкой. Еще шаровары с пояском были. Да я их Тухтару, Тухтару отдал, пусть уж попользуется…

— А ведь и вправду подарки… Но все равно не верится мне что-то.

— Вот баба, вот баба… Знай свое долдонит. Человеческим же языком говорят: на-гра-ди-ли! Неужели не понимаешь? Не таращь глаза-то зря, возьми лучше узел да спрячь. Хотя нет…