Мигулай Ильбек - Черный хлеб

Шеркей проворно снял лапти, достал из свертка сапоги, начал примерять:

— Точь-в-точь! Как на меня шили!

Он попеременно выставлял вперед то правую, то левую ногу, шевелил острыми носками. Ему очень нравилась, как на глянцевой коже поигрывали зеркальные блики.

Сайдэ не выдержала.

— Зайди хоть в дом! Не срамись перед людьми. Забавляешься, как ребенок.

— Не учи, не учи! Сам знаю, что делать! — обозлился Шеркей, но сапоги стянул.

Разувшись, передал все вещи жене, несколько раз облобызал лошадиный нос и, бормоча что-то бессвязное об Агадуе, повел коня в сарай.

Сайдэ вошла в избу. «Вернутся Сэлиме с Тухтаром, тогда уж узнаю всю правду», — подумала она.

А Тухтара в это время плотным кольцом обступили парни. Они смотрели на него с нескрываемым восхищением и завистью. Подумать только, на первых скачках — и обогнал всех наездников. Все знали, что Тухтар ездит на лошади очень хорошо, не раз в ночном бывали вместе, но одно дело — скакать ради забавы по лугу и совсем другое — мчаться во весь опор наперегонки. Тимрук, конечно, сделал правильно, что не поехал, далеко ему до Тухтара.

Парней особенно радовало, что Тухтар сбил спесь с Нямася: недолюбливали они лавочника.

Каждому хотелось знать о скачках все до мельчайших подробностей, и новая деревенская знаменитость едва успевала отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы. Не привыкший к людскому вниманию, Тухтар чувствовал себя очень неловко.

— А какую же награду тебе дали? — поинтересовался кто-то.

Тухтар показал шаровары и поясок.

— Только-то и всего?

— Нет, еще были вещи, но я их отдал Шеркею.

— И он взял? Да как у него рука поднялась?

— Чтоб отсохла она у него! Совсем совести нет!

— А с виду ведь добрый, говорит, точно кот мурлычет.

— Да, стелет мягко, а спать жестко.

Тухтар промолчал, он был рад, что хоть штаны ему достались. В самый раз они к новому пиджаку. Вот если бы рубашка еще была хорошая…

Сколько Тухтар мечтал о хорошей одежде! И вот она есть у него. Но страшно как-то надеть ее. Смеяться еще станут люди: вот, мол, нищий щеголять начал. А может, и не станут. Ведь никто не подсмеивается над ним после того, как он победил на скачках. Наоборот — все поздравляют, хвалят. А вот Шеркея корят за то, что позарился на чужую награду. Права, наверно, Сэлиме, которая все время говорит, что Тухтару только кажется, будто его в деревне за человека не считают.

Парни предложили пойти домой с ними вместе, но Тухтар отказался. Ему хотелось побыть одному. Вспоминая все, происшедшее за день, он шел по лугу. Шел неторопливо, степенно.

— Тухтар! — неожиданно послышался за спиной знакомый голос — Ты что это один прогуливаешься? А мы уж думали, ушел ты давно.

К нему подошли Сэлиме и Елиса, ее подруга.

— Он теперь на нас и смотреть не захочет, — пошутила Елиса. — Теперь ведь Тухтар, — человек знаменитый, только о нем везде и толкуют.

— А как же вы думали! — поддержал шутку Тухтар.

Они пошли втроем. Пряно пахли луговые травы, весело пестрели цветы. Девушки принялись собирать букеты.

— А ты почему не рвешь цветы? — спросила Тухтара Елиса.

— А зачем они мне? Невидаль какая. Смотреть на них надоело. Куда ни глянь — везде торчат.

— Ну и чудак ты, — улыбнулась Сэлиме. — Разве могут когда-нибудь надоесть цветы? Ты посмотри, какие они красивые. Не налюбуешься! Взял бы и подарил нам по венку.

— Скажешь тоже, — рассмеялась подруга. — Не сумеет он сплести венок. Где ему!

Тухтар наклонился и неловко сорвал кустик незабудок. «Ведь и правда красивые, — подумал он. — Словно утреннее небо. А я топтал их всегда ножищами».

— Да ты поосторожнее с ними, — заметила Елиса. — Твоими руками только дубовые сучки ломать, а не цветы собирать…

Керегасьская долина опустела. Лишь кое-где можно было заметить людей. Расположившись на мягкой траве кружком, они угощались в честь праздника. Оттрепетал на высоком шесте белый флаг, став добычей бойкого сорванца, сумевшего забраться за ним на макушку. Мигаля разделался со своими нелегкими обязанностями.

Сэлиме попросила Тухтара рассказать о скачках.

— А что тут рассказывать. Ведь не я бегал — лошадь.

— Но ведь и Нямась не сам бегал. И лошадь у него получше. Почему же так получилось? — допытывалась Елиса.

— Ой, тузум [27] Тузум — подруга. , — перебила ее Сэлиме. — Ты не видела, как рассердился Нямась. Чуть не избил Мигалю. Как зверь накинулся. Мы с Мерденью сразу убежали от греха подальше. Ты бы, Тухтар, показал хоть подарки.

— Иль ты не видела? В руках держала.

— Да ведь в платке они были завернуты.

Тухтар остановился, аккуратно развернул выделенные Шеркеем вещи. Девушки на все лады начали расхваливать их.

— Ну вот и хорошо, — обрадовалась Сэлиме. — Теперь у тебя и пиджак есть хороший, и шаровары. Я тебе сегодня тоже преподнесу подарок.

— Какой?

— Потерпи малость, увидишь.

— А страшно, наверно, скакать на лошади, — не унималась любопытная Елиса.

— Чего же страшного? Посиживаешь себе — только и всего. Пыль, правда, в глаза лезет, — неохотно проговорил Тухтар и, чтобы избавиться от дальнейших расспросов, спросил у девушки, как называется сорванный ею цветок.

— Это чигень. Мой отец живот им лечит. Заваривает и пьет.

— И помогает?

— Конечно. Только присказку надо знать. Прежде чем заварить траву, ее кладут на голый живот и говорят: «Один чигень считаю, три чигень считаю…» А как дальше, я забыла. Если тебе нужно, могу узнать у отца.

Сэлиме предложила отдохнуть. Девушки сели на траву и начали плести венки.

— Быстро вы устали. Чуть прошлись, сразу ноги отнялись! — пошутил Тухтар, продолжавший собирать цветы.

Подруги тихонько запели.

Тухтар сел рядом и тоже принялся за венок. Никогда бы не занимался он такими пустяками, но не хотелось обижать девушек. Да и когда еще придется посидеть ему рядом с Сэлиме…

— Ты кого-нибудь любишь? — неожиданно с лукавой улыбкой спросила у него Елиса.

Сэлиме опустила глаза.

— Я? Люблю? Да мало ли что… — замялся парень и с еще большей старательностью стал разбирать цветы.

— Что же ты молчишь? Можно подумать, что и сам не знаешь, кого любишь.

— Почему не знаю? Луг вот люблю, поле, лес. Песни еще слушать люблю…

— А меня? — послышался тихий голос Сэлиме.

Тухтар вскинул на нее глаза. Так хотелось сказать правду!

— Любишь, любишь! — сказала Елиса. — И без твоих слов знаю!

— Как тебе не стыдно, тузум! Говоришь, сама не знаешь что!

— Знаю, что говорю! Все знаю! Знаю, знаю, знаю! — Елиса захлопала в ладоши.

Сэлиме прикрыла ей рот ладонью:

— Перестань! Слышишь? Перестань!

Девушка замолчала, только в глазах ее никак не могли погаснуть лукавые огоньки.

Сэлиме поправила волосы и надела венок поверх платка.