Мигулай Ильбек - Черный хлеб

Бывает так: выпадет на долю красивого цветка расти в тени, и чахнет он, невзрачный, неприметный. Но вдруг озарит его солнце — и сразу выпрямится цветок, широко раскроет свои лепестки, расцветет ярко-ярко, изумляя всех своей необыкновенной красотой. Вот таким цветком был и Тухтар. А солнцем для него была любовь Сэлиме.

Раньше Тухтару дни казались похожими один на другой, как звенья бесконечной цепи. Теперь же каждый запоминался, словно хорошая песня.

Тухтар никогда не задумывался о своем будущем. Стоило ли заниматься этим! И так все ясно. Поплетется он по безрадостной батрацкой дороге. Состарится. Станет доживать последние дни в своей лачуге. Однажды кто-нибудь скажет: «Что-то дед Тухтар уже несколько дней из своей норы не вылезал». Придут люди, откроют покривившуюся дверь, глянут и увидят давно закоченевшего Тухтара.

Но теперь душа Тухтара переполнена мечтами. Все чаще стал задумываться он над тем, как изменить свою жизнь, что сделать для поправки хозяйства.

Сэлиме получила в подарок от Тухтара сундук. Тухтар смастерил его из еловых досок. Отбирал прямослойные, без единого сучочка, звонкие — хоть скрипку делай. Подогнал доски плотно-плотно — сколько ни разглядывай, все равно не заметишь, где они соединены. Покрыл сундук искусной резьбой, покрасил березовым отваром. Такая славная вещь получилась — глаз не оторвешь. Да и не удивительно это: все свое старание и умение вложил в работу, всю душу ей отдал.

Сэлиме даже ахнула, увидев подарок.

— Ой, господи! Никогда такого не видала. Как игрушка! Вот хорошо ты придумал, теперь у нас будет, куда вещи складывать.

Она покраснела и лукаво взглянула на Тухтара…

Началась страда. Побитую градом рожь скосили и сгребли быстро. Не потребовал большого труда и загон, где посевы уцелели, был он совсем крохотным. Пока Тимрук с Ильясом возили снопы, Тухтар и Сэлиме вместе с другими парнями и девушками ходили жать по найму к богатым хозяевам. Работали с восхода дотемна, тело гудело от усталости, но влюбленные были счастливы: ведь они целый день не разлучались.

Однажды вечером, возвращаясь с поля, они, как всегда, задержались у дома Тухтара, никак не могли распрощаться.

— Сэлиме, — неуверенно сказал парень после короткого раздумья. — Ты бы поговорила с матерью, а? Чего же тянуть?

Она нежно взглянула на него и согласно кивнула головой.

— Мама-то, я знаю, не будет против. — Сэлиме погладила Тухтара по плечу. — А вот с отцом и не знаю, как быть.

Они задумались.

— Мы завтра Элендею помогать пойдем, может, его попросишь, чтоб уговорил отца? — посоветовал Тухтар.

— Ой, правда! — обрадовалась Сэлиме. — Он меня очень любит. И ты ему по душе, всегда тебя хвалит. Только, знаешь, неловко мне как-то говорить с ним об этом, стыдно.

— Осмелься уж как-нибудь. Ладно? Ведь только раз в жизни бывает такое. Соберись с духом.

— Постой, постой, придумала! Я поговорю с мамой, а она — с дядей! И все уладится!

Довольная тем, что нашла выход из трудного положения, девушка со смехом растрепала Тухтару волосы.

— Ну, что нос повесил? Все будет хорошо! Мама сделает как надо.

— И за что ты меня любишь только? — задумчиво произнес он. Глаза его смотрели печально. — Был бы я не бедняком, никто бы слова не сказал против.

Сэлиме прикрыла ему ладонью рот.

— Как язык у тебя поворачивается говорить такое? Ты, душа твоя — вот мое богатство. И другого мне не нужно. Понял? Если еще раз заикнешься об этом — обижусь. Слышишь? А теперь иди отдыхай. Намучился за день.

— Ни капельки. Когда ты рядом, мне и работа не работа.

— Иди, иди! И я подбегу. Поздно уже.

— Я провожу тебя. А хочешь — на руках отнесу.

— Ой, надумал тоже! И не боишься, что люди засмеют?

— Нет! — Тухтар протянул к ней руки.

Сэлиме, ласково улыбаясь, отстранилась.

— До завтра, милый!

Тухтар провожал ее взглядом, пока она не скрылась за углом. Перед тем как свернуть в переулок, Сэлиме остановилась, несколько раз взмахнула рукой…

Отца в избе не было. Сайдэ покормила дочь ужином. Пора было ложиться, но Сэлиме захотелось рассказать матери о том, как прошел день.

— А как же. Не богачи мы были. «Иди, — скажет, бывало, мать, бабушка твоя. — На платок хоть заработаешь». Ну, и отправляемся мы с братом, с дядей Педюком. Неделями не возвращались с чужих полей.

— С папой ты, наверно, там и встретилась?

— Нет. Мы в разных деревнях жили.

— А как же вы познакомились?

Мать засмеялась:

— Очень просто, доченька: когда вышла замуж, тогда и познакомилась.

— Как же так? Ни разу не видела человека — и вдруг стала с ним жить? — продолжала расспрашивать Сэлиме, хотя ей давно было известно, как выходила мать замуж.

— Родители за меня видели. Да и теперь так часто бывает. Парень с девушкой ничего не ведают, а об их свадьбе уже договорились. Свахи да сваты к нам отовсюду ездили. Каждый своего жениха расхваливал: и такой он, и этакий, и разэтакий. Но моему отцу больше всех понравился Шеркей. Вот и живем с тех пор. Стерпится — слюбится. Так говорят. Слыхала, наверно, эту поговорку?

— Слыхала. Но я бы ни за что не согласилась выйти так замуж.

— Э, милая, я тоже этак думала… Да… — Сайдэ безнадежно махнула рукой, вздохнула.

— А я все равно выйду только за того, кто сердцу мил. Нелюбимого на шаг к себе не подпущу. Умру лучше.

Мать пристально взглянула на дочь.

— А кто же это мил твоему сердцу? Не Тухтар-ли? — спросила она не то серьезно, не то в шутку.

Сэлиме промолчала.

Сайдэ повторила свой вопрос. Голос матери звучал ободряюще, и Сэлиме решилась:

— Ты ведь сама говорила, что он неплохой человек.

— Да я и не собираюсь корить его, доченька. Вижу я все. И думается мне, что жили бы вы с ним ладно, душа в душу. Но вот…

Сайдэ печально взглянула на дочь.

— Чего же ты замолчала? Договаривай.

— Боюсь — отец не согласится.

— Но ведь ты еще не говорила с ним.

— Страшно подходить к нему, доченька. Ходит сам не свой. То радуется неведомо чему, то чернее тучи станет. Сегодня чуть не целый день сидел все на лавке да вздыхал. Спросила, не заболел ли. Встал и ушел к соседям, только дверью хлопнул.

— Да, странный он стал в последнее время, — согласилась Сэлиме. — И я не пойму, что с ним такое. Как-то убирала я посуду после обеда. Он еще за столом сидел. Глядел, глядел на меня, да как стукнет изо всей силы кулаком себя по колену. И ушел сразу. Мне даже показалось, что слезы у него на глазах были.

— Заботы его, видать, замучили. Истерзался он. Дом собирается новый ставить. Обещались денег ему одолжить… Потерпи, милая… Не век же он таким будет — отойдет, успокоится. Тогда и поговорю с ним. Потерпи.

— А не лучше ли тебе сначала с дядей Элендеем поговорить? Отец, пожалуй, лучше его послушает.