Мигулай Ильбек - Черный хлеб

Сайдэ умолкла. Через несколько минут, собравшись с силами, опять зашептала. Теперь яснее, разборчивее:

— Тимрук… и ты, будьте честными. Думайте не только о себе… о людях… берегите друг друга…

Она задышала часто-часто.

Шеркей пощупал ей лоб. Как будто к печке раскаленной притронулся. Чтобы было свободнее дышать, расстегнул жене ворот платья.

Только сейчас Шеркей понял, что Сайдэ опасно больна, может быть, даже смертельно. До этого ему порой казалось, что жена просто разнежилась, и он не раз упрекал ее за это. «Вставай, вставай, не залеживайся, — раздраженно покрикивал Шеркей. — Возьмешься за дело — и все как рукой снимет».

И вдруг он почувствовал, что больше не встанет жена, не начнет хлопотать, не наведет порядок в доме. И сразу перехватило дыхание, до боли сжалось сердце.

Утя побежала за соседками.

Пришла Незихва, хотя Шеркей за ней не посылал. Она посоветовала съездить за лекарем.

— Может, может, Шербиге позвать? — предложил Шеркей. — Она знающая, умелая, умелая…

— Конечно, умелая. В могилу загонять! — сказала одна из женщин.

К вечеру Сайдэ стало немного полегче. Она узнала Незихву, охватила ее за руку, притянула к своей груди:

— Пришла… Боялась не увижу. Обиделась, думала…

Незихва пощупала пульс. Под полупрозрачной кожей еле ощутимо трепетал тоненький волосок. Женщины не успевали класть на голову больной мокрые полотенца. Только положат — и ткань сразу сухая.

— Сэлиме, Сэлиме! — внезапно вскрикнула Сайдэ, потом что-то зашептала, но так тихо, что расслышать было невозможно.

— Внутрь ушел голос, — сказала одна из соседок.

Сайдэ не двигалась, порой казалось, что она уже не дышит.

— Что же это? А? — наклонилась Незихва к стоящей рядом женщине.

— Сказала бы я, да вымолвить страшно.

— Говори, говори. Куда же теперь деться…

— Моя сестра тоже так за день до смерти… Точно…

— Что ты?

— Дай бог, чтобы я ошиблась. Но вряд ли…

Умолкли.

В избу наплывала какая-то особенная, необыкновенно густая, тяжелая, непроницаемая тишина.

На столе непорядок. Вокруг непочатого калача разбросаны размокшие в пиве, объеденные куски пирогов, ватрушек. Буреют липкие лужицы.

На полу мусор, крошки. Давно не мытые доски стали серыми, точно золой их натерли…

Зажгли лампу. При ярком освещении комната выглядела еще неуютнее, запущеннее.

Соседки разошлись. Остались только Незихва и Утя…

Перед утром Сайдэ скончалась. Умерла так же тихо и незаметно, как и жила.

Незихва отчаянию зарыдала. Услышав ее плач, проснулся задремавший Шеркей.

Подошел к покойнице, поцеловал ее в холодный, будто окаменевший лоб. Погладил волосы, дотронулся до впалых щек. Покачнулся, протяжно застонал. Ссутулился. Глаза покраснели, но были сухими. Слезы клокотали, кипели где-то в груди.

— Нечего сейчас стонать, — сказала Незихва хриплым от волнения голосом. — Когда жива была, тогда нужно было жалеть. Теперь хоть сердце свое отдай ей, все равно не поможешь. Да и нет его у тебя, как у пенька дубового. Нет, нет, нет!

Она повалилась на колени перед кроватью, где лежала покойница.

Проснулись Тимрук и Ильяс. Сразу все поняли, заплакали. Нет у них больше матери. Увезут ее теперь в селение, в котором не бывает дыма, потому что не топят там печей. И никогда не возвратится она оттуда.

Рану на теле, как бы ни была она велика и глубока, можно лечить. Промоют ее чистой водой, смажут целебными снадобьями, утянут потуже повязкой — и начинает она потихоньку подживать. Болит нестерпимо, ноет, но проходит день за днем — и зарастает она, и забывает человек о ней.

А если рана в душе? Какое лекарство приложишь к ней, чем перевяжешь ее, чтобы не кровоточила? Слова утешения? Но от них становится еще больнее — словно соль они для раны, растравливают, разъедают.

Тухтар старался не встречаться с людьми. Каждое упоминание о Сэлиме приносило ему новые страдания.

Что делать ему теперь, как жить? Самый дорогой, самый близкий человек потерян безвозвратно. Особенно терзала сердце Тухтара мысль, что он сам виноват во всем. Не нужно было ему покидать родную деревню. Но ведь надо было заработать денег. Без них они не смогли бы пожениться. Но почему он сразу, как только вернулся, не пошел на гулянье? Чистился, прихорашивался… Будь он рядом с девушкой, может, и не решились бы похитить ее подговоренные Каньдюками мерзавцы. А если бы и решились, то Тухтар мог бы защитить ее. Жизни бы не пожалел, но не отдал бы Сэлиме.

Куда деться от этих мыслей? Найти дерево, какое потолще, разбежаться да стукнуться об него головой, чтобы разлетелась она вдребезги? Бывали минуты, когда он решал покончить с собой, но его останавливала надежда, которая еще теплилась в сердце: вдруг как-нибудь удастся вырвать Сэлиме из лап Нямася?

Тухтар по нескольку раз в день медленно прохаживался мимо дома Каньдюков, зорко всматривался в окна, но Сэлиме так и не увидел. Пытаясь выведать, где находится девушка, завязывал разговоры с каньдюковскими батраками и слугами. Однажды они сказали, что Нямась увез из деревни молодую жену, в другой раз сообщили, что Сэлиме живет в задней избе и Каньдюки никуда не выпускают ее. Работники пообещали предупредить Тухтара, если Сэлиме будет выходить во двор. Но этой вести он так и не дождался.

В эти тягостные, мучительные дни Тухтар близко сошелся с Элендеем. Он так доверился ему, что даже рассказал о своей встрече с Палюком.

Элендей всячески старался отвлечь Тухтара от мрачных мыслей. Вечерами, попыхивая прокопченной, видавшей виды трубочкой, он рассказывал о своей жизни, о солдатской службе, смешил разными потешными историями. Однажды Тухтар припомнил, как Шербиге запрещала ему приходить к Шеркею, грозила, позорила. Он сказал об этом без всякой цели, между делом. Но Элендей очень заинтересовался, расспросил обо всем подробно. Этот случай подтверждал его давние подозрения, о которых он когда-то сообщил Шеркею. Давно Нямась задумал свое черное дело. Но брат не послушал Элендея, не внял его предупреждению. Мало того, он сам таил в душе такую думку. Захотел построить свое счастье на несчастье родной дочери, променял Сэлиме на богатство.

При Тухтаре Элендей бодрился, но наедине с собой не находил покоя. Что делать? Убить Нямася? Поджечь дом Каньдюков? Но разве добьется этим толку? Сгноят на каторге, только и всего. После долгих раздумий он решил сходить к Каньдюку и поговорить с ним еще раз. Но на следующий день нагрянули гости — родственники из дальней деревни, а еще через день Элендей заболел. То ли, распарившись, ледяного пива выпил, то ли где-то холодом прохватило. Хотел по старой привычке перенести недуг на ногах, но как ни крепился — слег.