Мигулай Ильбек - Черный хлеб

В этот раз друзья, как обычно, расположились на бревнах около кузни. Палюк теперь щеголял в каком-то невзрачном, кургузеньком пиджачишке, в выцветших шароварах, потрепанных ботинках и внешне ничем не отличался от остальных. Элендей неуверенно достал из кармана трубку, с мольбой посмотрел на Палюка. Тот безнадежно махнул рукой:

— Ладно уж, чади! Горбатого могила исправит. Да поменьше только дыма заглатывай. Не жадничай.

Разговорились. Все больше толковали о крестьянском житье-бытье. А оно не радовало. Сколько ни гни спину, а выгоды не получишь. Одни только мозоли в барышах. На заработки податься? Тоже не медовое дело. Капкай и Миша знают жизнь в городах. Хрен редьки не слаще.

— Да, не милуют нашего братана заводах. По двенадцать часов детей заставляют работать. А платят гроши.

— Этим ты нас не удивишь, — возразил кузнецу Имед. — И наши дети с рассвета дотемна с родителями в поле работают.

— Не скажи, голуба! Работа в поле — совсем другой коленкор. Здесь воздух — не надышишься. А в мастерской — гарь, чад. Пыль металлическая. Как напильником, легкие стачивает.

— Воздухом брюхо не набьешь. Хоть ртом и носом сразу дыши.

— В деревне воробей с голоду не помрет.

— Воробей-то, может, и не помрет. А человек быстро может лапки протянуть. С голодухи да с натуги. И когда только этой каторге конец придет? Как жить? Соображаешь, крутишь, вертишь мысли в разные стороны… Иногда, грешник, до того додумаюсь: пойду воровать! — и все! Не сдыхать же.

— Сказанул! Нынче украдешь, а завтра человека жизни лишишь. Да и сколько нас таких по свету, кто из нужды не вылезает! Все начнем воровать — красть не у кого будет.

— Что верно, то верно… Ну как же тогда быть, что же делать? Ведь по-человечески жить хочется.

— Не спеши, браток, — пробасил Палюк. — Об этом надо хорошенько подумать. Нужно сначала отыскать причину, почему наша жизнь такая. Только тогда можно что-нибудь делать.

— Без причины и чирей не вскочит, — подтвердил Элендей.

— Ведь если дела идут плохо, — продолжал Палюк, — то, значит, в этом кто-то виноват? Вот и надо найти того, кто мешает нам жить, как людям положено. Кто виноват, что мы дрожим над каплей похлебки, которую только скоту можно давать? И почему другие не дрожат над ней?

Все озадаченно переглянулись. Куда клонит Палюк? Разве виноват кто в том, что Элендей бедняк, а Каньдюк богач? Значит, судьбы их такие. Кому что выпадет.

— Не догадываетесь? — блеснул глазами Палюк. — Сейчас объясню…

Он внезапно умолк, подозрительно прищурил глаза.

Неподалеку в вечерней синеве замаячила фигура человека. Кто-то шел к кузнице. Поигрывая прутиком, к собравшимся приблизился парень.

— Кто это? — шепнул Палюк сидящему рядом Элендею.

— Младший брат Сэлиме. Помнишь? Племяш мой.

Палюк отодвинулся подальше в тень.

Тимрук поздоровался и сказал:

— А кузнецы-то, оказывается, здесь.

— А что?

— Да я думал, вы там.

— Где?

— Да на Карас-озере. Купаетесь. Наши-то деревенские еще боятся — вода холодна.

— Теперь видишь, что здесь кузнецы, — мрачно буркнул Элендей, недовольный тем, что разговор прервался на самом интересном месте. Принесет же не вовремя!

Но Тимрук, как назло, не уходил. Чтобы избавиться от него, Элендей предложил кузнецам сходить на озеро:

— Посмотрим, как вы плаваете по-волжски.

— Ну что ж, — понимающе согласился Миша. — Вода сейчас подходящая.

Поднялись. Палюк старался держаться за спинами товарищей.

Подбежала собака Тухтара, потерлась у ног хозяина, потом вдруг подняла морду, жалобно завыла.

Элендей цыкнул на нее:

— Что, вислоухая, тоску нагоняешь? Иди, играй лучше. Вон твои братцы хвостами машут.

Вдалеке тихо звенела песня. Сен-Ырскую долину окутал туман. Ущербный месяц уныло плыл к западу. Лукаво перемигивались звезды.

— Ну, тронулись, что ли? — поторопил Элендей.

Не спеша начали подниматься на пригорок. Тимрук не отставал.

«Не отец ли его подослал? — мелькнуло в голове Элендея. — Теперь от Шеркея всего можно ожидать, дочь родную не пожалел. И Тимрук заплетается: говорит — не разберешь что. Не начинал еще никто купаться. Не мог он видеть на озере человека».

Собака вспугнула какого-то зверька, наверно, тушканчика. Погналась за ним, но он сразу же юркнул в нору. Чулай покружился на месте и опять протяжно завыл. Бесшумно пролетел филин. Через минуту из зарослей донесся его зловещий крик.

Заискрилось перед глазами залитое лунным светом озеро. Оно было гладкое, точно зеркало. Только кое-где дрожала мелкая рябь, будто кто-то невидимой рукой перебирал мелкие серебряные монетки. Сонно вздыхали камыши.

Огляделись. Вокруг пустынно.

— Ну, — повернулся к Тимруку Элендей. — Кто здесь купается?

— Правда, был кто-то. Вот я и подумал, что кузнецы.

— Ну, а если и кузнецы, тебе какая забота? Иль утонут без тебя? — Поведение племянника вызывало у дяди все большие подозрения. — Чего ты бродишь тут ночью? Другие вон давно на хороводе. Иль просвежиться вздумал? Раньше ты в эту пору не купался.

— Корова наша из стада не пришла. Та, что дедушка Каньдюк привел. Может, в яму какую угодила. Вот хожу ищу.

«Дедушка! — со злобой подумал Элендей. — Утонуть бы этому дедушке в трясине вместе со своей коровой».

— Иду, значит, я по берегу, — продолжал Тимрук, будто оправдываясь. — Вдруг вон там, где куст чернеет, над самой водой как разбежится кто-то с бугра — и бултых. Аж круги по всему озеру пошли.

— Ну, а потом?

— Не знаю. Не видел я, куда он делся. Нырнул и все.

— Вот крутит, вот крутит, змееныш. Весь в отца пошел, — пробурчал под нос Элендей.

— Чудно ты рассказываешь, — сказал Имед. — А где же раздевался он? И какой из себя?

— Белый-белый.

— Почудилось тебе, — засмеялся Миша.

— Нет. Хорошо видел. Видать, леший.

— Лешие здесь не водятся, — со знающим видом объяснил Имед. — Здесь водяной только может быть. Самое его место.

Неохотно перебросились несколькими шутками по поводу тру́сов, которым мерещится всякая чертовщина. Холодное сияние лунного света, таинственная тишина и необыкновенный рассказ Тимрука заронили в сердца тревогу.

У ног Тухтара, тоскливо повизгивая, терлась собака.

— Ах, чтоб тебя! — не выдержал он и чуть не дал Чулаю пинка. — Никогда такого не было. Извела своим нытьем, всю душу вымотала.

Пес побежал по берегу в ту сторону, где Тимрук видел человека. Вскоре он вернулся. Хозяин хотел прогнать собаку, но его остановил голос Элендея:

— Что это приволок Чулай?

Элендей нагнулся и вынул из пасти пса тряпку.

— Да ведь это платок. Голову даю на отсечение.

Чулай громко, протяжно завыл.

— Кажись, шелковый.

— Откуда он его притащил?

— Идем! — Палюк махнул рукой в сторону нависшего над озером куста.