Мигулай Ильбек - Черный хлеб

— Да, словно приковали к этим местам Тухтара, — продолжал он. — Каждый вечер у озера сидит. О Шеркеевой дочке тоскует. Жаловался, что голова побаливает. И видать, сильно. Приметил я, все разговаривает, все разговаривает сам с собой. Вразумлял, конечно, его: мол, теперь вспоминай не вспоминай — ничего не добьешься. Пустое занятие.

— Да, да… Вспоминай не вспоминай… Значит, у озера он все время? А к тебе-то наведывается? Часто?

— Не без этого. Тешу я его побасенками, развеваю кручинушку. Вчера что-то не был он. А нынче вроде видел я его — горбится над обрывом. Как зажгу костер, так, верно, и заявится на огонек.

Каньдюк стал вынимать из карманов свои припасы.

— Это, видишь ли, Нямась удумал, не захотел оставаться в долгу за угощение. Самому ему некогда нынче, вот и решил я сам хлеб-соль вам принести. Хотя и не молоды мои ноги, но за труд не счел. Разбейся, но отплати за добро. Такое у меня правило. Да… Ну, а ты костришко сообрази. Повеселей будет. Признаться, люблю, грешник, посидеть у огонька. Сразу детство вспоминается. Эх-хе-хе, где оно теперь, как и не бывало.

— Хворосту сухого нет, Каньдюк бабай. Вчера весь пожег.

— Вот тебе раз! Да вон там межевых столбов хоть завались. Чего смотришь, валяй жги! И борона старая рядом с ними.

Шингель принял этот совет за шутку:

— Боюсь, больно жарко гореть будет, испечешься еще!

— Вот и хорошо, что жарко. Давай неси. Столбов у меня много заготовлено. Мы, бывало, мальчишками такие костры раздували — до самого неба пламя доставало! Беги, Шингель, беги! Посмолистей только выбирай.

Батрак пристально посмотрел на хозяина. Тот вроде не шутил. Покосившись на разложенное на траве угощение, Шингель быстро зашагал к меже.

— А мне-то что! Столбы так столбы. Это нам раз плюнуть! — донеслось из темноты.

Часто посматривая в сторону берега, Каньдюк начал готовиться к ужину. Нарезал ситный, снял кожуру с луковиц, подышал в чашку, потом промер, ее концом тряпочки, в которую был завернут кусок копченого мяса.

Шингель вернулся быстро. На траве вырос маленький шалашик, ловко сложенный из обломков бороны и столбиков. Каньдюк взял пучок сухой травы, поджег его и сунул под дрова. На совесть высушенные палящим солнцем и раскаленным суховеем, они вспыхнули, как порох. Словно наряженные в красные и желтые рубашонки ребятишки, весело запрыгали языки пламени.

— Ну, теперь можно и звать, — сказал Каньдюк.

— Кого? — удивился Шингель.

— Приятеля твоего, Туймедова сынка.

— Да чего его звать. Увидит огонь — сам придет. — Шингель прищурился, всмотрелся в густеющий мрак: — Кажись, идет уже. На пригорок с берега поднялся.

— Он ли?

— Точно. Больше некому.

Каньдюк облегченно вздохнул, оживился.

— Ну и глаза у тебя! Как у молодого. Насквозь видят, — сказал он, откупоривая бутылку. — И вообще ты человек хороший. Старательный, работящий. На такого, как на тебя, положиться можно.

— Да вот уже две недели с твоими конями топчусь и упреков не слыхал.

Шингель раскурил чилим, несколько раз подряд жадно глотнул дымок и спросил:

— Не нашли мне еще замену? Больно много дел у меня дома.

— Нет пока. Потерпи еще с недельку. Обязательно найду. Хочется надежного человека нанять. А не поговорить ли мне с твоим дружком? Может, согласится?

— Откуда мне знать, согласится или откажется. Каждая букашка по своему расчету живет. А спросить — язык не отвалится. И денег за спрос не требуют. Парень он толковый, стоящий. У Элендея сейчас работает. Не знаю, как тебе, а мне Тухтар в самый рае по вкусу. Моей породы парень.

— Тогда попробую, коли хвалишь. Ты в людях толк знаешь.

Наконец пастух понял, зачем Каньдюку понадобился Тухтар: уговаривать да обхаживать его пришел, хомут надевать.

Глаза Шингеля не ошиблись. Подошедший вскоре человек действительно оказался Тухтаром. В черном, ладно сшитом пиджаке он казался выше, стройнее. На груди треугольником белела вышитая рубашка. Шаровары новые, лапти тоже.

Шел он понурившись, черные, как смоль, волосы крупными волнами набегали на лоб, почти прикрывали глаза.

Не говоря ни слова, Тухтар присел к костру и стал задумчиво наблюдать за игрой пламени.

— Ну-ка, братец, — сказал Каньдюк, — не спорь с чарочкой. Будь здоров. Тяни.

Шингель не заставил себя долго упрашивать.

— Ох, сладкая! — похвалил он, облизывая липкие губы и блаженно жмурясь. — Рехмет, рехмет.

— А ну, Поднеси чарочку приятелю своему.

Тухтар вскинул голову, присмотрелся. Узнав Каньдюка, передернулся и отвернулся.

Шингель с дружеской улыбкой протянул ему чарку:

— Не стесняйся, отведай. Это не водка. Сладкая-сладкая, хоть чай с ней пей. Чистый мед.

— Не хочу я.

— Да не упрямься ты. Попробуй для любопытства хотя бы. Не пожалеешь.

Тухтар взял чашку, неохотно пригубил. Правда, сладко. Но с виду на кровь похоже.

— Что это?

— Вот расспрашивает, — вкрадчиво улыбнулся Каньдюк. — Другой за это время пять стаканов успел бы осушить, а ты все к одному принюхиваешься. Пей, пока весь дух не вышел. Будь здоров.

— Я и сам такую сегодня первый раз в жизни попробовал, — ввернул словечко Шингель. — Видать, барская это. Очень уж это самое… — Не находя подходящего слова, он пошевелил пальцами, зажмурился и закончил: — Ну, щекотливая, что ли? Выпей, сам узнаешь.

Напиток оказался очень приятным на вкус и столь же крепким.

— А водки не добавили?

— Опять он за свое. Тут ведь открывали, — успокоил Шингель. — Вот она, пробка. Смола еще цела на ней.

— Закусывай, Тухтар, бери, что понравится, — радушно предложил Каньдюк.

Он снова наполнил чашку, отпил из нее глотка два и передал Шингелю.

— Постой-ка, братец, вспомнил я одно дело. Коняга гнедая днем на ногу припадала. Пойду гляну. А вы тут угощайтесь на здоровье. Будьте хозяевами.

— Что это он такой добрый нынче? — спросил Тухтар шепотом, глядя вслед удалявшемуся Каньдюку.

— Хитрец он. Хочет в работники тебя нанять. Вот и ублажает.

— Зря старается. Разве я пойду к нему? С голоду сдохну, но не наймусь. Если бы к тебе вот в батраки…

— В самую точку угодил. И я к тебе с радостью определюсь. Ну, а ты все-таки не дерзи ему. Скажи, мол, подумаю. Тем и кончится.

— Ладно, быть по-твоему.

— Выпей еще чарочку. Затейливое винишко. Вряд ли когда еще придется отведать.

— Одну если… Может, поем тогда. Совсем на еду не тянет. Что есть она, что нет ее.

— Значит, сам бог велит выпить.

Подошел Каньдюк:

— Нет, показалось просто. В порядке коняга. А вы, я вижу, еще не выпили. У меня еще ведь пузыречек припасен. Со светленькой.

— Вот это мне больше по нутру! — обрадовался Шингель. — Ну, а Тухтар пусть медовое допьет.

Так и сделали.

Тухтар сразу разомлел, обмяк. Глаза смыкались, веки в пору пальцами поддерживать. Тело налилось тяжестью. Он полуприлег у костра, начал дремать.