Вячеслав Шугаев - Избранное

Дед Пыхто, связанный по рукам и ногам, наконец сообразил, что произошло.

— Аспид зеленокрылый! — плачущим голоском затянул он. — Прокараулил. Теперь начнется, закружится карусель. Лимохал! Дьяволова душа!

— Что, что, Пыхтуша?! Опять ругаешься. Я такой сладкий сон видел, и вдруг — ругань. — Лимохал сидел на сосне, на широком, разлапистом суку. Он всмотрелся, увидел, что дед Пыхто связан, что под сосной сидят звери. Лимохал встал на суку, похлопал крыльями.

— Ого-го, Пыхтоша. Дело-то керосином пахнет. Ну, прощай, старик. Признаться, надоел ты мне. Ругаешься, ешь много. Прощай, не поминай лихом.

— Долго прощаешься, — вдруг захихикал дед Пыхто. Пока Лимохал говорил, обезьяны подобрались к нему и навалились всей оравой, враз заверещав, загукав.

Дед Пыхто тоже хохотал.

— Лимохалушко! Нас ведь водой не разольешь. По гроб не разлучимся. Посмотрю теперь, как ты жизни-то станешь радоваться.

Раздался бас Главного медведя:

— Крылья ему связали? Ну, хорошо. Айда в город.

Деда Пыхто и Лимохала посадили в телегу, спинами друг к другу, запрягли в телегу резвого молодого медведя и поехали. После каждой ямы дед Пыхто плевался и яростно шипел:

— Ты потолкайся, потолкайся, дьявол!

У въезда в город стоял столб с вывеской. На ней золотыми буквами было написано: «Первый в мире добровольный зоопарк». Возле этого столба встречали зверей Главный человек, ребята и прочее население. Играл духовой оркестр пожарников.

Главный человек поднял руку — оркестр умолк.

— Дорогие друзья! Младшие наши братья, звери! Город никогда не забудет вашей удивительной, неоценимой помощи. В окрестных лесах не осталось ни одного браконьера — все разоблачены и наказаны. Конечно, мы сознаем, что пойманные в лесу браконьеры живут теперь и городе и, может быть, мечтают свои дурные склонности применить в городской жизни. Но мы им этого не позволим. Главное, что тайга теперь свободна от разбоя. Чиста и прекрасна. Слава вам, дорогие звери!

Грянул оркестр, вертолет разбрасывал над толпой карамельки и леденцы.

Главный человек снова поднял руку.

— Мы хотели увековечить ваш подвиг еще одной вывеской у въезда в город. Но это чрезвычайно бы затруднило движение на главной дороге. И в честь ваших трудов я отдал распоряжение: вычеркнуть из всех словарей слово «браконьер». Были люди, которые добавляли слова в энциклопедии и словари, но никого не было, кто бы вычеркивал. — Главный человек захлопал в ладоши, и его дружно поддержали.

Ответную благодарственную речь держал Главный медведь.

— Спасибо и на том, дорогой Иван Иваныч! Я, конечно, куплю несколько штук словарей и всем буду показывать, что нет там теперь этого проклятого слова. Может быть, вот здесь последние мошенники на свете. — Главный медведь знаком велел откинуть брезент с телеги, которым укрыли деда Пыхто и Лимохала перед самым городом.

Толпа угрюмо загудела, раздались выкрики:

— Вот они! Попались!

— Да, вот они, — продолжал Главный медведь. — Ребятишек мучили, на чужое зарились. Право слово, как тати ночные. Что с ними делать будем?

— Судить! — сказал Главный человек.

Толпа дружно и грозно подхватила:

— Суди-и-ить!

Суд состоялся в городском саду, при стечении народа, и поэтому назывался открыто показательным. В судьи попали Главный человек, Главный медведь, Главный слон и Сашка Деревяшкин. Когда его выбирали, паря Михей сказал: «А ты, Сашка, будешь ребячьим заседателем».

Потапыч и тигр Кеша привели подсудимых. Рыжая борода деда Пыхто так весело и ярко блестела, что всем показалось: дед доволен, спокоен и в ус себе не дует. Лимохал, напротив, еще больше позеленел, съежился, все время кутался в свой дырявый черный плащишко, будто мерз и никак не мог согреться.

— Ну-с, начнем, — сказал Главный человек, — Кто имеет слово? — Он снял очки, протер их.

Подал голос Сашка Деревяшкин:

— Давайте спросим, как они дожили до жизни такой? Как стали мучителями и разбойниками?

— Можно, — одобрительно пробасил Главный медведь. Главный человек молча кивнул.

Дед Пыхто встал, оправил косовороточку, сапожки подтянул — вроде как плясать собрался.

Он плаксиво сморщился и ткнул сухонькой ручкой в сторону Лимохала:

— Этот злодей кругом виноват! Из-за него все. Сбил меня с толку, втянул в воровство это, в мучительство. Не он, так жил бы я припеваючи да добра наживаючи. Ух, кулаки бы об него обломал! — Дед Пыхто погрозил Лимохалу. Тот и ухом зеленым не повел. В зале засмеялись, кто-то крикнул:

— В детсад старичка надо сдать!

Засмеялись все судьи, кроме Главного человека. Он только улыбнулся.

— Ладно, граждане. Все я вам расскажу. — Дед Пыхто подошел поближе к первым стульям. — Давно это было. Растил я внуков, души в них не чаял. Попросят, бывало, дедушка, голубчик, сделай нам свисток, я сразу же бежал в лес. Срежу орешину или рябиновую ветку — из них хорошие свистульки выходили. Свистите на здоровье, милые внучата. Вот как я их любил. В школу провожал, из школы встречал. Не поверите, вязать выучился. Варежки им, носки вяжу, пока они в школе-то. Уж как я их нежил! Как боялся за них! Вырастил, выходил. Думал, дни-то остатние свои то у одного буду коротать, то у другого. Разъехались внучата, разлетелись орлы.

А орлы-то оказались хуже куриц. Хуже кукушек — вот как. Ни письмеца мне, ни привета. Больше и глаз не показали. И так уж у меня сердце-то заболело. Ах, думаю, внучата мои. Ничего для вас не жалел: ни души, ни здоровья. А вы чем отплатили? Поболело, поболело сердце, да и изболело. Застило его сплошной мглой. Как услышу детский смех, так передергивает всего от злости. Вот, думаю, еще один обманщик растет. Вот как я ребятишек-то невзлюбил. А потом уж вообще все человечество. Мгла-то не сходила с души. Да этот вот еще аспид подвернулся! А ну его. Как присудите мне, граждане, так и ладно будет. Одно только знаю: жалеть надо дедушек да бабушек. Одна у них радость — во внуках дорогих. — И дед Пыхто, всхлипывая, вернулся на скамью подсудимых.

— Как ты думаешь, — Вова Митрин наклонился к девочке Алене, — врет или нет?

— Не знаю. Мне его очень жалко. Разве про это врут?

Главный медведь призвал к ответу Лимохала. Тот вышел к столу, жалко всхлопывая крыльями, сутулясь. Тощий, зеленый — походил он больше на сироту казанскую, а не на разбойника.

— Граждане судьи. Я — неисправим. Со мной ничего нельзя поделать. Я порочен с самого дня рождения. В детстве я только и делал, что досаждал маме, грубил отцу, всячески не уважал старших. Потом на наш тропический остров волной забросило бочки с лимонадом и ящики с халвой. И один морской разбойник, тоже выброшенный волной, превратил меня в Лимохала. В пожирателя халвы и попивателя лимонада. Я — сластена. У меня нет других страстей. Жить не могу без халвы и лимонада. Вот и сейчас не могу жить! — Лимохал задергался, закатил глаза, прохрипел. — Хал… ли… — и упал замертво.