Кузьма Чорный - Млечный Путь

— Бывайте, — с грустью сказал ей Бушмар.

— Бывайте.

И она улыбнулась, может, вспомнив, как он оправдывался в суде. А его эта улыбка лишила покоя.

В последующие дни он все думал о женщине, а спустя некоторое время поехал посоветоваться с братом. Тот дал ему совет такой, который окрылил его радостной уверенностью. И он с братом поехал свататься. Ему было необходимо теперь покончить как можно скорее со всем прежним. Года два прошло, должно быть, с того дня, как навсегда покинула его хутор Амиля. И Галена застала тут большой беспорядок во всем, что не касалось земли и скотины. Вокруг стали судачить о Бушмаровой жене. Ее первое замужество стало обрастать людскими выдумками. Через каких-нибудь полгода сама тяжба ее с первым мужем превратилась в людских устах, можно сказать, в легенду какую-то. Особенно старались на сей счет парни. И даже старый Винценты пустил было в оборот гадкую догадку, что спустя какое-то время, как и первый муж, Бушмар станет больным и не нужным ей. Но это не запало людям в мысли — больше всего интересовались Галеной нынешней, а не завтрашней. Она с лукавыми шутками дразнила взглядом хлопцев и мужчин. В престольные праздники хлопцы выискивали причину наведаться на Бушмаров хутор — выторговать семенного клевера или огородной рассады. Галена прожигала их глазами, доводила до того, что они не хотели уходить отсюда, а сама, глянув кому-нибудь из них в глаза в последний раз, сурово говорила, что тут не совхоз, чтобы продавать клевер, и уходила в хату. Хлопцы продолжали топтаться возле Бушмаровой хаты, а Бушмар, как зверь, поглядывал в окно, а затем, будто случайно, выпускал из сеней собаку. Хохот парней и собачий лай долго будоражили лесные дебри. После этого Бушмар требовал от Галены «правды». Она отвечала ему ласково, но так, что он дрожал, чтобы не лишиться этой ее ласки. Едва она с нарочитым безразличием на него глянет, он, не помня себя, вскакивал, требовал, просил, умолял ее сказать «правду». А она, подержав его немного в таком состоянии, уверяла его, что не знает, зачем хлопцы таскаются сюда, и обещала, что в другой раз сама сразу выпустит собаку и не выйдет к ним. Она одаривала его таким взглядом, что он покорно умолкал и верил. Все так и говорили, что Бушмар подпал под бабскую власть, а власть эта даже и с самим Бушмаром справится. «Это ему не Амиля!» А Бушмару было все равно, что и как о нем говорят. Мнение людей его не интересовало. Он был бы рад, если б вовсе нога человеческая не ступала на его хутор, если б ни одно живое существо, способное мыслить и разговаривать, не появлялось никогда по эту сторону леса.

Но в таком состоянии беспокойства Бушмару недолго пришлось пребывать. Забеременев, она стала другой. Ее больше не тянуло в деревню, она перестала жаловаться на волчье одиночество лесного хутора, часто улыбалась сама себе тихой улыбкой, такой не похожей на ту мгновенную улыбку, которая приковывала к одному месту хлопцев возле хаты, а Бушмара — к хате. Бушмару было теперь намного спокойнее, и еще больше, кажется, он стал ненавидеть каждого, кто заходил иногда на хутор.

По ту сторону леса шла тогда упорная работа, из-за которой свет стал не мил старому Винценты. Однако на хутор к Бушмару он не приходил больше советоваться и давать советы. Стал он ходить сюда тогда, когда беда навалилась на Бушмара. Сам Винценты помог этому — у него тогда уже рождалась мысль силой осесть возле Бушмара. Он стал действовать — старался все ублажить начальство, чтобы, когда будет полная обрезка, дали ему кусок Бушмаровой земли. И когда не удалось это, стал присматриваться к новой возможности. Бушмара потащили тогда в суд за крупную порубку леса: он начал помаленьку валить ели и закладывать незаметно разобранную стену в гумне. Винценты сразу узрел эту Бушмарову работу. На Бушмара наложили большой штраф. Бушмар его не заплатил, так же, как не заплатил и налоги. Кто-то приехал из района взыскать с него штраф. Бушмар заволновался, стал заикаться, злиться. А в те дни из-за чего-то не поладили они с Галеною, и он тогда ходил, как зверь. Да еще показалось ему (или, может, так оно и было), что районный начальник чересчур стал заглядываться на Галену, а та не выставила его из хаты, что должна была сделать ради Бушмарова спокойствия. И вот во дворе районный служащий о чем-то заговорил с Галеной, смеясь так, как смеются пригожим женщинам. Бушмар, стиснув зубы, схватил его за ремень, стремительно проволок через весь двор и швырнул по ту сторону забора. Начальник еле поднялся, долго сидел на земле, пока кое-как смог доковылять до деревни. А назавтра Бушмара арестовали. Тут было все — и неуплата налога, и лесные порубки, и увечье, причиненное районному служащему (тот долго лежал в больнице и с трудом очухался), и Бушмару дали два или три года.

Покидая усадьбу, Бушмар ничего не сказал Галене. Она с плачем проводила его за лес. А он даже не оглянулся. Это ее не поразило. Она словно заранее знала, что так и будет, знала, что Бушмар не сможет иначе.

Галена стала быстро понимать Бушмара. За короткое время узнала она всю звероватую простоту его характера. Она сердцем постигла всю человеческую возвышенность его души и всю ее угнетенность. И, оставшись одна, она сразу поняла, что сказал ей на прощанье своим молчанием Бушмар, о чем говорили его сдвинутые брови. И она стала хранить то обещание, которое дала бы Бушмару, если б он не молча, а что-то сказав, попрощался с нею. Она сразу стала такой, что никому и в голову не приходило проявить какой-то интерес к Бушмарову хутору. Не было Бушмара, не продавался тут и семенной клевер. Только месяца через два заглянул было сюда, словно ненароком, Винценты. Тогда уже у него начала формироваться твердая мысль о том, чтобы поженить с кем-нибудь сына и вместе с ним устроиться где-нибудь так, чтобы дожить свой век самому себе паном. Жизнь гнала его из собственной хаты, от следов былого. Теперь он ненавидел Бушмара так же, как и Амилиного брата: один был врагом, который не сдается, а другой — наступающим.

Галена на первых порах и не ждала никаких вестей от мужа. Она видела его насквозь. И, действительно, Бушмар молчал месяца, может, три. А затем заговорил вдруг. Одно за другим пошли от него письма: «береги себя», «соблюдай себя в своей хате», «сохрани все, что можно, не сбывай ничего, а я тут долго не пробуду…». Кто-то малограмотный, очевидно, допровский Бушмаров товарищ, передавал приветы, пожелания, стремления Бушмаровой души. Но Галена узнавала Бушмара только по тем словам, которые касались нажитого добра, по этому «соблюдай себя в своей хате». За этими словами и стояла Бушмарова душа, которая для Галены была ясной и понятной и которой не требовалось много слов, чтобы выразить себя. Галена догадалась: внезапно потрясенный, оглушенный бедою, Бушмар сперва и не думал ни о чем. Словно все уже было кончено для него на белом свете, словно нечего уже было ждать человеку. Но потом все вошло в привычку, Необычайное стало приобретать черты обычного, и тогда снова обрел человек под ногами землю.