Юрий Салин - Отраженный свет

Да... как же все-таки египетские рабы строили пирамиду Хеопса? Но Тарапул не зря надеялся на изобретательность геологов. Придумали-таки. Захлестнув один вьюк веревкой, Стасик снял другой и спокойно манипулировал с ним, приспосабливаясь половчее закинуть его на потолок. А Иван Лексаныч тем временем придерживал веревкой оставшийся вьюк. Переправить наверх и его было уже несложно.

На Тарапула, вздохнувшего было с облегчением, обрушились сверху снежные глыбы. Теперь он шаг за шагом продвигался к свободе вслед за медленно растущим снежным карьером. А снежные комья валились и валились на морду, забивая нос, залепляя глаза. Уф-ф! - шумно вздохнул конь, стряхивая с себя снег. Один глаз очистился от снега и уставился на Стасика, издевательски подмигивая. И тот, уже было протянувший руку, чтобы отряхнуть другой глаз, внезапно обиделся и - не подмигивай! - снова залепил снегом всю морду.

Операция по подъему лошади закончилась благополучно.

Удача оказалась не последней. Только ее неоднократным повторениям никто почему-то не радовался.

От добра - добра не ищут. Так что не от хорошей жизни Иван Лексаныч со Стасиком единогласно решили залезть на склон. Тарапул, по-старчески кряхтя и екая селезенкой, грузно полез вверх. Но сомнительные участки он проходил такими стремительными прыжками, что не всякой молодой газели под силу. Рыжий, не мудрствуя лукаво, весь склон - и опасные, и совсем безопасные места - проходил на форсированном режиме. Арарат вначале так пошел пластать вверх, что чуть не смял Стасика. С каждым прыжком его движения становились все менее и менее уверенными. Немного не добравшись доверху, конь дважды оттолкнулся ослабевшими ногами на одном и том же месте, потом обреченно-блаженно закрыл глаза - будь что будет, хоть в последний момент расслабиться! - и начал медленно опускаться на колени. "Ах, ты..." - совсем не гуманно Стасик огрел его сапогом. Конь испуганно всхрапнул и пришел в себя. Еще два прыжка, и цель почти достигнута, но Арарат опять, уже окончательно, решил, что это свыше его сил. Не делая никаких попыток удержаться, он рухнул вниз. Вслед за ним, тщетно упираясь ногами, как привязанный, заскользил Стасик. "Не успел размотать повод с руки!" - мгновенно пришла в голову Ивана Лексаныча страшная догадка. Забыв даже дышать, он с раскрытым ртом ждал неизбежной развязки. События развивались настолько стремительно, что он все равно не успел бы сделать даже шага на помощь Стасику. И вдруг случилось невероятное. Перед самым обрывом Стасик обогнал коня, развернул его мордой вниз и осадил так резко, что Арарат остановился как вкопанный. Иван Лексаныч мгновенно подбежал на помощь.

Наспех развьючив коня и кое-как пристроив вьюки на склоне, они вывели его на безопасное место.

— Стасик, сколько раз тебе говорили, чтобы ты не наматывал повод на руку!

— А я и не наматывал, - ответил Стасик и разжал кулак. Повод свободно лежал на его ладони. Он стоял бледный и какой-то слишком уж спокойный. По руке текла красноватая грязь, из-под которой торчали лохмотья содранной кожи.

"Ну и ну" - покачал головой Иван Лексаныч. - Решиться на такое... А если бы остановить коня не удалось?"

...На лагере Стасику промыли руку перекисью водорода, забинтовали. Потом налили полстакана спирта, развели водой.

— Пей!

— Да не, я же не пью...

— Не имеет значения, это тебе от столбняка, от заражения крови, от шока, ото всего...

— Надо бы с солью и с перцем, - посоветовал подвернувшийся под руку Женька, - и с порохом.

— Угу, и еще с дробью, - грустно облизнувшись, добавил Иван Лексаныч.

Стасик покорно выпил стакан до дна и сразу же пошел спать.

Бывали у нас дни, когда утром все расходились в маршруты, а вечером те, кто пришли первыми, начинали готовить ужин.

Возвращаешься вечером с Женькой, у того один вопрос:

— Как ты думаешь, варят они кашу или нет? У Стасика - совсем другое беспокойство:

— Интересно, все ли у них в порядке? Такой маршрут сегодня опасный...

...Бывали дни, когда все оставались дома.

Дождь. Мы безвылазно лежим в палатках. Но варить все-таки надо. Сразу возникает проблема: в чем выходить под дождь? Сухое белье, в котором спим, мочить никак нельзя, а от одной мысли, что придется натягивать мокрую еще со вчерашнего дня робу, мурашки бегут по коже. И мы выскакиваем голые. Со стороны это, наверно, выглядит смешно - две голые фигуры с посиневшей кожей и волосами дыбом, ожесточенно матерясь, в бешеном темпе отплясывают замысловатый ритуальный танец над костром. Вдвоем делать на дожде совершенно нечего, но у каждого танца - свои законы. Был такой закон и у нашего па-де-де - второй партнер выскакивал на дождь просто так, из чувства солидарности. И плясать вдвоем, в самом деле, становилось легче. Одним из партнеров, первым или вторым, почему-то всегда оказывался Стасик.

...Но чаще всего в лагере оставались только дежурные. Женька и Стасик не любили дежурить. В лагере они изнывали от раздражающего однообразия. Костер, каша, посуда, лошади и снова каша, лошади, дрова. Особенно они не любили мыть посуду.

Конечно, если задуматься, эта посуда - совсем не та, что моешь дома на кухне. Взять хотя бы кастрюлю. Разве дома бывают такие? Закопченная кострами так, что нельзя даже сказать, зеленая она была вначале или коричневая, повидавшая чуть не всю Камчатку, кастрюля не с какими-то эмалированными ручками - ха, ручки! да они отломились сразу же, стоило Арарату один раз свалиться с вьюками в яму, - с дужкой из проволоки, с залатанной дыркой - Стасик помнит, как они с Иваном Лексанычем заливали эту дырку расплавленной алюминиевой ложкой - кастрюля с буграми, вмятинами, щербинами, кастрюля, к которой не подходила ни одна крышка, - разве такую кастрюлю можно считать обыкновенной? А мясорубка? Да чего там говорить - та самая, через которую пропустили уже трех медведей!

Но хоть и не такая посуда, как дома, а все-таки - посуда.

Женьке не было скучно в лагере только потому, что там есть работа. Работал он весело.

Приятно смотреть, как Женька стряпает. У костра ровными стопками подготовлены толстые, пересыпанные мукой будущие лепешки. Женька хватает верхнюю и несет к сковороде. Тесто жидковато, лепешка так и норовит вытечь из рук. Сейчас она превратится в каплю, разорвется пополам и шлепнется на землю. Но Женька успевает ловко перехватить ее по краю, и лепешка вытягивается уже в другую сторону. Тесто тянется, а Женькины пальцы бегут, бегут по краю, и лепешка на глазах становится все больше и все круглее. Шлеп!- и она уже на сковороде, точь-в-точь вровень с краями. Все выглядит как цирковой трюк, точно рассчитанный и артистично исполненный. Но скажи Женьке про расчет и артистичность, он в искреннем изумлении вытаращит глаза. Какие могут быть расчеты, просто, руками надо работать. Он всегда злился, когда надо было что-то объяснять.