Юрий Салин - Отраженный свет

Серегины мечты и сомнения на самом интересном месте прервал приход Коли и Женьки. Женька еще издали увидел костер и, подойдя, дружелюбно бросил Сереге:

— Ух ты, смотри-ка, а я думал, что ты вообще ни на что не способен!

Серега оторопел. А Женька уже рассказывал ему о маршруте, и все вместе выглядело примерно так: "Ты-то, конечно, дурак, это всем давно известно, а вот на какой перевал мы сегодня залезли!"

Серега долго хлопал глазами, потом зло проворчал: "Сопляки! Тоже еще умники", - и начал сосредоточенно ворошить дрова в костре. Будет он еще снисходить до того, чтобы им морду бить, руки только об них пачкать!

Однажды мы все расходились в многодневные пешеходные маршруты, и кого-то надо было оставить в лагере. Вызвался Серега. Ему не то чтобы очень хотелось оставаться одному, но топать с рюкзаком, да еще с этими сопляками...

Серега не учел одного - одиночества. Да и откуда ему было знать, что это такое? Ему приходилось оставаться раньше одному на час, на два, на полдня. И вот он впервые познал, что такое пробыть одному десять дней, да еще в обстановке, когда все кругом и без того раздражало.

Еще на подходе к палаткам нас поразил какой-то нежилой, запустелый вид лагеря. Из спального мешка вылезает измученный Серега. Он бледен, как больной, долго пролежавший в постели. Физиономия у него давно не мытая, около костра - ни полена, в кастрюле - недоваренный горох, покрытый многодневной, уже заплесневевшей коркой.

— Ты что, совсем не умывался?

— Почему? Умывался... Иногда...

— А что ты ел?

Серега сначала хочет соврать, что варил, даже каждый день, но он слишком рад, что наконец-то мы пришли, и сознается:

— Крупу...

Синие горы на горизонте... Загадочные, манящие и недоступные. Выходишь рано утром, стремишься на пределе сил, выкладываешься до последнего. Проходит час за часом, а неведомые хребты отодвигаются еще дальше. Но ты идешь, идешь... И вечером видишь все те же синие горы, далекие и призрачные. Только - уже за спиной.

Такое достаточно испытать один лишь раз. Сколько физиков и лириков, шахтеров и трактористов погубило поле! Уходящая в прошлое геологическая романтика.

Теперь - полчаса на вертолете, и не натерев ни единой мозоли, не пролив и капли пота, даже не снимая галстука, ты прямо в сердце затерянного мира. Пусть он и остался нетронутым, разве будет он сниться потом долгие годы? Да и нет никаких шансов остаться нетронутым у любого камчатского медвежьего угла.

...Еще до победы научно-технической революции над старой геологией работали мы на голубом озере, тихими вечерами после маршрута бездумно и расслабленно заглядывались отражением гор и закатов в хрустальном зеркале воды. Следов на берегу было не меньше, чем на коровьем выгоне,- ни клочка без отпечатка длинных когтей. Снова попали на озеро много лет спустя. Ничего особенного не заметили, да и некогда было, - мы сразу ушли в горы. Вот только медвежьих следов что-то маловато стало - один, другой, и нет больше. Вернулись к лагерю через несколько дней. Стояла черная безлунная ночь, и мы подумали сначала, что заблудились, не на то озеро попали. Кругом костры, гармошки, гитары, пьяные песни, девки визжат. Но озеро оказалось тем самым, а вот год и день недели - другими. Пела и плясала ночь с субботы на воскресенье той самой эпохи, когда на каждую камчатскую семью уже приходилось в среднем по ноль целых семьдесят девять сотых лодки и одиннадцать с половиной лошадиных сил подвесного мотора. Озеро за прошедшие годы приблизилось к поселку на расстояние двух часов хода на почти пустой (четыре бутылки и полторы луковицы в багажнике) лодке.

Конечно, я не враг технического прогресса. Пешком назло кондуктору я не пойду, мне и в голову не придет забрасываться в поле с рюкзаками за спиной, когда есть вертолет и есть деньги по статье "авиатранспорт", и есть бензин в аэропорту, и лопасти не израсходовали моторесурс, а экипаж - саннормы налета, и есть погода, и есть площадка для приземления в районе работ, и нет могущественных богатых конкурентов среди вертолетной клиентуры, ну и еще кой-какие мелочи. Прогресс - это здорово! С допотопным вьючным транспортом идешь, идешь, скрипишь, пыхтишь день, два, три, даже - пять, пока не доберешься до места. А вертолет раз! - и становись лагерем. Правда, иногда приходится немного подождать. Двадцать два дня - мой личный рекорд. Пока не озверели от безделья и не тронулись с рюкзаками. То бухгалтерия деньги не перевела, то вертолета нет, то бензина, то... в общем, находятся причины.

С заброской еще терпимо. Психологически легче. Сидишь себе в аэропорту и каждый день в курсе дела, почему не летишь: сегодня денег нет, завтра - вертолета... ну и так далее. А когда в конце сезона в назначенный срок упакуешь весь груз и ни на минуту не отлучаешься от палаток дальше ста метров, дело обстоит гораздо хуже. Почему не летят, может, наша собственная бухгалтерия про нас забыла и деньги не перевела, или вертолетное начальство потеряло заявку на полет и не запланировало машину, или бензин у них кончился, или...

О перебазировке лагеря в середине сезона мы уже и мечтать забыли.

И все равно, нет, не враг я прогресса. Трезвый разум подсказывает: вертолет - хорошо! А душа нашептывает: а старые-то способы передвижения лучше, интереснее. Эмоциональнее, в конце концов.

Какую гамму тончайших оттенков наслаждения обещает хотя бы переход с рюкзаками! Съели на привале пару лепешек из твоего груза - и ты сразу чувствуешь, как легко стало спине. Идешь по ровной террасе после крутого подъема - и наслаждаешься отдыхом. Коля впереди немного замешкался, сбавил темп - и ты облегченно переводишь дыхание. Снял рюкзак - и какая-то чудодейственная сила разгибает спину, гордо поднимает голову и расправляет плечи, заставляет опустошенно и радостно колотиться сердце... Невесомость во всех членах. Я уж не говорю об ощущениях, когда после перехода забираешься в спальный мешок.

Правда, кое-кто считает такие эмоции доступными и лошади. Интеллигентной, утонченной натуре необходимы более благородные переживания. А я и не спорю. Мне легко понять Тарапула после тяжелого вьючного перехода, да и он вполне по-человечески понимает меня, когда я возвращаюсь на лагерь с полным рюкзаком, и по мере сил сочувствует - не убегает, не запутывается, не прогрызает мешки с мукой и даже с овсом.

Какие подвиги мы совершали, какие трудности преодолевали! С ужасом, как кошмарный сон, вспоминаю...

К нам в поле приехал начальник. Был он в годах и в теле, ходил вроде бы не спеша, но загонял нас в первый же день чуть не до смерти. Осматривали обнажения вокруг лагеря. И погода вроде бы благоприятствовала - солнышко, легкий ветерок, и дорога вполне сносная - плотно утрамбованный песок морского дна, осушенного отливом, но... Шли мы целый день, ни разу не останавливаясь и не отдыхая, с утра и до вечера. Прошли три километра. Это был самый тяжелый маршрут в моей жизни.