Владимир Попов - И это называется будни

А вот степенная пара. Ба! Так это же Рудаев и Лагутина!

Штрах приосанился, подобрал живот и с преувеличенной живостью пошел им навстречу.

— Вот уж кого не ожидал сейчас увидеть!

Рудаев — сплошное радушие, Лагутина сдержанна, холодновата, и Штрах невольно подумал, что статья в газете появилась не без ее участия.

Его предположение окрепло, когда в завязавшемся разговоре Лагутина проявила осведомленность в проблемах газоочистки.

Никто не выпытывал у Штраха, каковы его дальнейшие намерения, но, почувствовав заинтересованность собеседников в этом вопросе и не желая вдаваться в подробные мотивировки, он сообщил, что порадовать, к сожалению, ничем не может.

— Вам действительно трудно найти безболезненный выход, — посочувствовала Лагутина. — Изменять проект — это накладно, а продолжать строительство второй очереди по образу и подобию первой никак нельзя.

Штрах кивнул, но не сказал ничего.

— Хотите вы того, Эммануил Семенович, или не хотите, а третью ступень газоочистки придется строить. — Рудаев загонял Штраха, как боксера на ринге, в угол.

Жизнь научила Штраха осторожности. Разговор вроде бы носил частный характер, но Рудаев — лицо вполне официальное, а Лагутина связана с прессой и тоже может использовать его как вздумается.

— Дорогой Эммануил Семенович, — снова заговорил Рудаев, на сей раз с подкупающей доверительностью, — у вас нет другого выхода, Збандут все равно добьется своего, вы же его знаете.

— Чистота воздушной сферы — это сейчас задача огромной важности, — вставила Лагутина.

— Збандут ведет себя как фарисей: в глазу ближнего замечает сучок, а в своем бревна не видит, — дипломатично вильнул Штрах.

— Видит и не жалеет средств на исследования, — вступился за директора Рудаев. — А с аглофабрикой он проявляет агрессивность потому, что лучше предупредить бедствие, чем потом избавляться от него. — И, словно предрешая капитуляцию Штраха, добавил: — Пришла пора, Эммануил Семенович, подумать еще над одной задачей: как быть с заложенными на аглофабрике фундаментами? Часть их так или иначе надо убрать — они помешают строительству мокрой газоочистки. Но как убрать? Долбить бетон по кусочкам немыслимо, взорвать нельзя — рядом действующие корпуса и шоссе.

— Дорассуждались! — рассмеялась Лагутина. — Взрывать нельзя и не взрывать тоже нельзя.

Стыдно было признаться Штраху, но этот случайный короткий разговор на улице привел его мысли в более стройную систему. Он понял, что от переустройства газоочистки деваться ему некуда и потому упрямиться больше незачем. А вот с фундаментами дело посложнее. Тут как в старой русской сказке: направо пойдешь, налево пойдешь… Впрочем, нужно ли ему ломать голову еще и над этим? Сами поставили задачу — пусть сами и решают.

Штрах вернулся в гостиницу. Хотелось прилечь и вздремнуть. Однако здесь его подстерегала засада. Час назад пришла Наташа Рудаева и обосновалась в вестибюле, чтобы, не дай бог, не пропустить свою жертву.

Пришлось пригласить ее в номер. Но вести бесплодный и изнуряющий разговор все о том же было невмоготу, и Штрах решил побыстрее избавиться от нее.

— Нельзя было потерпеть до завтра? — спросил он, глядя как-то снизу и в сторону. — Нарушать покой пожилого человека после нелегкого дня… Вы подумали о том, что мне надо отдохнуть? Таскали по всем углам и закоулкам, вымотали…

Наташа вдруг устыдилась своей напористости, на ее лице появилось беззащитное, даже кроткое выражение.

— Хорошо, я подожду, — сказала почти беззвучно и добавила, потупившись в плечо: — Вы не должны так сердиться на начальника аглофабрики. Он ничего не совершил предосудительного. Он даже не сказал рабочим, что вы — это вы, директор того самого института, который запроектировал… — От дальнейших слов Наташа воздержалась.

— Что, растерзали бы?

— Изругали бы. Рабочие это делают напрямик, без всяких околичностей.

Штрах на миг представил себя в окружении злых, замызганных агломератчиков, и почему-то ему стало очень неуютно.

— Эх, дорогуша, — протянул он, — знали бы вы, с какими детьми приходится мне работать… — Улыбнулся печальной и доброй улыбкой. — Вот с такими, как вы. Пыла много, самоуверенности с избытком, а отдача… Скажите, вы случайно с Рудаевым не родственники?

— Сестра, — сухо ответила Наташа, опасаясь, что, если разговор примет характер обычной беседы, ей станет совсем трудно требовать своего от этого несмотря ни на что весьма симпатичного человека.

Лаконичность ответа побудила Штраха прервать дальнейшие изыскания в области родственных связей.

— Наталья Серафимовна, дайте мне возможность сосредоточиться на проекте, — сказал он, не найдя более удобной формы, чтобы отделаться от посетительницы.

Наташа быстро поднялась.

— С вашего разрешения я подожду в вестибюле.

— Но это не час и не два…

— Я дождусь. Иначе завтра вы уедете, и пока суд да дело… Вы видели, чего стоит побыть там даже совсем немного.

— Учтите, мне работы на всю ночь.

— Тогда я появлюсь утром. В семь. Но только… Эммануил Семенович, пожалуйста…

Наташа не доверяла Штраху. На аглофабрике он явно ускользнул от нее, какая гарантия, что на сей раз не сделает то же самое? Потом ищи ветра в поле.

Много ли времени нужно опытному глазу, чтобы оценить качество проекта такого по сути несложного устройства, как мокрая газоочистка? Штрах еще в кабинете Збандута увидел, что проект сделан грамотно, и взял его не столько для проверки, сколько из приличия. А еще — чтоб выгадать время для размышления. Он мог бы попросить эту непреклонную девицу подождать, пока просмотрит проект как следует, но не хотелось идти у нее на поводу. Хорошую свинью подложила, предав гласности огрехи новой аглофабрики. Не сделай она этого, было бы легче — стыд перед самим собой жжет меньше, чем стыд перед людьми.

Но злоключения Штраха визитом Рудаевой не кончились. Едва она ушла, как позвонил начальник аглофабрики. С ним, правда, Штрах завершил разговор довольно быстро — отбурчался и повесил трубку. А вот со Збандутом, который позвонил следом, так не получалось: тот мытарил его у телефона довольно долго. Не удивительно, что у Штраха сложилось впечатление, будто здесь все сговорились зажать его в тиски, взять измором.

Чертеж за чертежом, эскиз за эскизом Штрах просмотрел проект. Что ж, экономно, грамотно. Внимательно прочел объяснительную записку. Лаконично, но весьма убедительно. Заводские проектировщики прекрасно знают свое дело, потому что все они, как правило, работали в цехах. Эти не соорудят в избе сани, которые нельзя выволочь через дверь, не станут тащить корову на крышу, чтобы покормить соломой, что с работниками его института случается сплошь и рядом. И ничего не поделаешь. Кадры сложились до него, как складываются под влиянием времени слои почвы. Предыдущий директор института не мог противостоять настояниям разных влиятельных пап, просьбам знакомых и напринимал сотрудников отнюдь не по признакам одаренности и компетентности. Теперь приходится расплачиваться. Разогнать бы добрую треть своих проектировщиков да взять с заводов. Вот это была бы сила! Только нет такой статьи в трудовом законодательстве, по которой разрешалось бы увольнять за бездарность. За прогулы — можно, за пьянство — можно, а бездарность неуязвима, больше того — надежно охраняется законом. Способный человек будет проситься — откажешь: нет места, штатное расписание, а эту серятину терпи. И отдувайся за них, и даже защищай, когда они запарываются. Но чем оправдаться перед людьми, которым приходится работать в плохо спроектированном цехе? Есть, разумеется, в институте личности одаренные, им по плечу любое сложное задание, и они, собственно, тянут на себе весь воз. А какая радость им от этого? Конструктор думающий, изобретающий вкладывает свои идеи, как правило, в меньшее количество листов, чем человек репродуцирующий, и потому соответственно меньше зарабатывает. Так построены расценки, что платят с листа. Сколько раз говорили в самых разных сферах, сколько бумаги извели — и что? Все осталось по-прежнему. И нынче на доске Почета в проектном институте красуются те, кто перевыполняет норму, в основном копировщицы. А конструктора, который по-новому решил сложный узел и тем самым помог заводчанам поднять производительность труда, там не увидишь. Нет формальных оснований. Он выпустил за неделю два чертежа, а девушка рядом, самая заурядная, но бойкая, набившая себе руку на стереотипных решениях, отгрохала за это время десять листов. И когда дело дойдет до распределения санаторных путевок, первым претендентом тоже будет она. И квартиру ей первой дадут.