Владимир Попов - И это называется будни

— Юридически вы имеете полное основание во всем обвинить Калинкина. Но для меня абсолютно ясно, что у Шевлякова больше рыльце в пуху. Повинился перед Лагутиной под настроение, а потом смекнул, что к рабочему отнесутся мягче, чем к нему, может, и совсем простят — и давай назад. Запретить вам я ничего не могу, помешать вашим намерениям, каковы бы они ни были, тоже: буква закона на вашей стороне. Но если отыграетесь на Калинкине, я перестану вас уважать. А там действуйте в меру своего разумения.

Высказался — и ушел.

Збандут заранее обеспечил себе свободу маневра. Представителем завода в комиссии он не без умысла назначил главного инженера, тот и подписал аварийный акт, оставив директору руки развязанными.

Но свобода эта была относительной. Здравый смысл подсказывал Збандуту, что приказ не должен находиться в противоречии с выводами комиссии. Вот и попробуй пройтись по лезвию бритвы, сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

И как ни тянул Збандут с приказом, все же пришла пора составить его. Обычно он поручал это референту, а то диктовал стенографистке, но на сей раз решил написать сам, от руки — надо было тщательно взвесить каждое слово, каждую фразу, проверить изложенное не только на слух, но и на глаз — бывает, что один и тот же текст воспринимается и так и этак.

Констатирующая часть далась легко. Збандут в сокращенном виде заимствовал ее из акта, технический анализ причины аварии внес в приказ целиком, ничего не убавив и не прибавив. Только особо выделил то место, где говорилось, что на печи при строительстве введены новшества, взаимодействие которых никем не изучено. А вот написав «приказываю», он долго колебался. Нужно было соблюсти тонкую дипломатию — распределить вину на двоих и сделать это так, чтобы никто из виновников сильно не пострадал и в то же время чтобы приказ не выглядел беззубым. Нелегко оказалось привести в соответствие личные желания с тем, что от него требовалось. Принялся мысленно раскладывать все по полочкам, сопоставлять некоторые «за» и «против». Наладил бы Шевляков автоматику — авария не произошла бы, удовлетвори он просьбу Калинкина — ее могло бы не быть. Как тут ни крути, а главным виновником является Шевляков. Волею судьбы сложилось так, что его выгородили. С одной стороны это хорошо. Потеря такого работника дорого обошлась бы заводу. Пока преемник освоится, пока приладится к печам и людям, пройдет время, и неизвестно, сколь долгим оно окажется. А Шевляков после этой встряски безусловно мобилизуется и мобилизует коллектив. Тут такая же зависимость, как в Аэрофлоте. Случится авария с самолетом — длительное время пассажиры могут летать без опаски — все службы будут начеку. Но есть и другая сторона у такого амнистирования — общественное мнение, сформированное статьей Лагутиной. И мнение справедливое. А ему веру в справедливость никак подрывать нельзя. Каждый человек на заводе должен быть убежден, что как бы ни сложились обстоятельства, стоит обратиться к директору — и он установит, кто прав, а кто виноват. В директоре завода всяк должен видеть высшую апелляционную инстанцию, к тому же инстанцию объективную, абсолютно беспристрастную. И если люди пишут обоснованные жалобы, минуя директора или на самого директора, то грош ему цена. И третья сторона вопроса. Этот приказ должен не только быть справедливым, но должен и восприниматься как справедливый. Всеми без исключения. А вот как встретят его в министерстве, если он будет основан на сугубо личном мнении директора? Тут есть над чем поразмышлять. Прежде всего — с кого начать? С Шевлякова? Нельзя — ему в акте отведена второстепенная роль. С Калинкина? Неправильно, поскольку фактически он не очень-то виноват.

Все же начал с Шевлякова. Выговор? Мало. Строгий? Тоже мало. Взыскания, наложенные на Шевлякова и на Калинкина, должны быть равнозначны, но выговором Калинкину не отделаешься. Самое малое, что можно себе позволить, — это снять его с работы. Так и записал против фамилии «Калинкин». Теперь определилась мера взыскания для Шевлякова: «Просить министерство освободить Шевлякова от обязанностей начальника цеха». Но чтобы никому не вздумалось увольнять их с завода, приписал: к строке о Калинине — «…перевести в бригаду по уборке мусора», к строке о Шевлякове — «…назначить заместителем начальника цеха».

Такая мера воздействия находилась в явном противоречии и с актом комиссии, и с общественным мнением, но она была единственно возможной и позволяла сохранить людей на заводе. В министерстве, конечно, сочтут, что в отношении Шевлякова допущен перебор, в отношении Калинкина недобор. Если вызовут для объяснения, он сумеет доказать правомерность наложенных взысканий, если не вызовут, — тогда к его прегрешениям добавится еще два: чрезмерная жестокость в отношении руководителя цеха и попустительство аварийщику.

Внимательно перечитал текст, поморщился и подписал.

Дал Ольге Митрофановне отпечатать. К обычному списку людей и организаций, которым должен был разослать приказ, добавил: «В прокуратуру», «В газету «Приморский рабочий», «Лагутиной».

— А Лагутиной для чего? В порядке особого внимания? — осведомилась Ольга Митрофановна.

— Это важная веха в истории завода, которая может иметь неожиданные последствия, — не моргнув глазом ответил Збандут.

Прокурор ошалел, прочитав приказ директора. Все карты перепутаны, сложный пасьянс надо раскладывать сначала. За разъяснениями решил отправиться на завод. Но не к Збандуту. К Подобеду. С ним у него давние контакты, разговаривать можно откровенно.

В кабинете у Подобеда был посетитель, и прокурор присел на стул в ожидании, пока закончится беседа.

— Я вас все же прошу подправить мой доклад, — требовательно говорил посетитель.

— А для чего? — невозмутимо спросил Подобед. — Доклад — это лицо человека, и оно должно быть свое.

Так ничего и не добившись, посетитель ушел.

Положив перед секретарем парткома акт комиссии и приказ по заводу, прокурор признался, что Збандут сбил его с толку. Советовал подождать выводов комиссии, он так и сделал, дождался, стал оформлять дело на Калинкина, а теперь что получается? Надо либо отдавать под суд обоих, либо никого.

— А вам обязательно хочется кого-нибудь судить? — спросил Подобед с самым серьезным видом. — Или обязательно надо?

— Я не могу не верить акту, подписанному столькими специалистами.

— У нас есть возможность выбрать тот документ, который больше устраивает.

— Меня устраивает истина. А я ни в том, ни в другом случае ее не вижу.

— Хотите знать, где она? Хотите? — Подобед с любопытством присматривался к озадаченному прокурору. — Она в статье Лагутиной. Но неоспоримость ее недоказуема. И отличие директора от вас в том, что он может руководствоваться своей убежденностью, а вы связаны буквой закона.