Владислав Титов - Проходчики. Всем смертям назло...

Ветер гонит по тротуару опавшую листву, она летит к нам под ноги, шурша по асфальту легкой поземкой. На склоне холма, у памятника Петру I, на ярко-желтой листве стоит группа девушек, что-то громко обсуждают и весело смеются.

«Если придут в театр, им понравится? Может быть, ни к чему им чужие страдания, жизнь достаточно длинна, хватит и своих? Но чтобы их преодолеть, нужно мужество. А спектакль способен воспитать?»

В высокой синеве грузно проплыл длинный клин гусей. «Из моей Добринки, на Донбасс полетели. А может, выйти на сцену и никаких речей не произносить. Просто поклониться и уйти. Так и сделаю. Обхитрю дядю Костю. Пусть сердится».

Над левобережным Липецком стлалось густое облако белого пара, оно то закрывало серые громады доменных печей, то вмиг рассеивалось, открывая всему городу фантастические хитросплетения трубопроводов, кабелей и лестниц. То там, то тут плескались оранжевые языки пламени, и тогда осеннее солнце, затянутое реденькой грядой облаков, казалось тусклым и холодным. Небо раскатистым громом черканул истребитель и, превратившись в еле заметную точку, скрылся из виду. Над западной окраиной металлургического завода клубились тучи, но меленькие, светлые, не грозя дождем, и бабье лето спокойно и уверенно плыло серебряной паутиной, натканной где-то за городом, в светлой бескрайней стерне, среди широких русских полей.

М и л е н к о. Я думаю, что получился нужный для молодежи спектакль. Мы вот говорим: хорошая нынче смена растет. В основной массе, конечно же, хорошая, иначе и быть не может. Но ведь есть среди этих хороших и хулиганы, и пьяницы, этого никто не станет отрицать. Есть, которые легкомысленно смотрят на любовь, брак, семью. Да возьмем и тех хороших ребят! — Миленко рубанул ладонью воздух и весь как-то поджался, собрался. — И кто знает, какие трудности придется ему преодолевать и в личной, и в общественной жизни! Сможет ли он достойно преодолеть их и выйти победителем?! — Константин Данилович будто продолжал со мной тот спор, что был в письмах. — Очень нужны такие спектакли молодежи!

— В этом вы убедили меня значительно раньше. Но получится ли?..

М и л е н к о. Не-е-е-е. Звон потянет! Лисовская с Горячевой не отстанут, а это полдела! Даже больше, чем полдела. Не-е-е-е, они как выдадут, как выдадут!.. Иной раз на репетиции аж вот где хватает. — Он хищно растопырил пальцы и приблизил их к шее. — Слеза выступает…

— Вот этого бы не нужно.

Миленко хохочет короткими раскатиками.

М и л е н к о. Да не от жалости слеза… Профессиональное это у меня. От хорошей игры актера. От точного проникновения в суть образа. Нет, должно получиться! Должно!

До самого вечера бродили мы с дядей Костей (так я его мысленно, про себя, называл) по Липецку, надеясь и боясь, ожидая вечера и премьеры, как приговора. Мы сделали все, что могли, и изменить теперь что-либо было уже не в наших силах. Через несколько часов откроются двери театра, придет зритель, вспыхнет рампа, выйдут на сцену артисты, и суд свершится. Мы будем только свидетелями. Но приговор вынесут нам.

А жизнь идет и посылает мне все новые и новые письма и корреспонденции. По приезде в Ворошиловград нахожу письмо из «Комсомольской правды».

«Уважаемый Владислав Андреевич!

Редакция газеты «Комсомольская правда» хотела бы задать вам несколько вопросов, касающихся вашего творчества. С этой целью мы могли бы командировать в Ворошиловград своего корреспондента. Будьте добры, сообщите, в какой день и час вы сможете принять его».

И вот я беседую с корреспондентом.

К о р р е с п о н д е н т. У нас много говорят и пишут о природе героического в литературе, дискуссии о «статусе» положительного героя стали почти традиционными… Само собой разумеется, что тема героического в искусстве вплотную смыкается с аналогичной проблемой в жизни… Как писатель вы дебютировали героической темой…

Я. Настоящий, полнокровный, так сказать, положительный герой, конечно, нужен литературе, скорее он нужен читателю, всем нам. Но это не значит, что писатель должен обязательно «натаскивать» одного из персонажей своего произведения до кондиции стопроцентной положительности. Тут уж, будь добр, иди за правдой жизни, логикой событий, обусловленной тем кругом лиц, который избрал для изучения. Самый положительный герой — это сама жизнь, правдивое ее отображение. Будет отсутствовать этот герой в произведении, не спасут никакие умозрительные схемы, выверты, лжесложности и лжефилософствования.

К о р р е с п о н д е н т. Некоторые критики любят проводить параллели между биографиями писателей…

Я. Да, один корреспондент добивался у меня признания — думал ли я о Николае Островском, когда лежал на операционном столе… Я категорически против того, чтобы проводить какие-то аналогии между писателями и сходными судьбами. Писателей, с моей точки зрения, следует распределять по «обоймам», только по суровой мерке их талантов.

Если я чувствую, что писатель не любит людей, что у него нет глубинного, подлинно народного целомудрия, он для меня пропадает. Вся эта словесная эквилибристика, за которой стоит нечто реальное и осязаемое — вялость в страстях и привязанностях, инфантильность мышления, нечеткость социальных ориентиров, — ничего, кроме дурного, не принесет читателю.

К о р р е с п о н д е н т. Сейчас, как вы сказали, работаете над повестью о селе. Не значит ли, что деревенская тематика ближе вам и вы намерены именно там искать своих героев?

Я. У каждого человека есть свои истоки, своя, если хотите, родословная, и, отправляясь в жизненный путь, он берет оттуда — из родной почвы — очень многое. Уже там кристаллизуются изначальные элементы его воли, его эмоций, симпатий и антипатий… Все это категории мировоззренческого характера. Вполне понятно, что в жизни они претерпевают известную корректировку — подчас очень большую. Мой новый герой, кстати, как и я сам, родом из степной российской деревни. Но не это самое главное. Характер человека, его взгляды и чувства не складываются вне времени и общества. В жизнь моего поколения страшной, непоправимой бедой ворвалась война. И эхо войны так или иначе звучит и в судьбах тех, кто родился после ее окончания. Пусть опосредованно, но война вошла в их жизнь, чем-то задев, нарушив естественную природу вещей. Искания моего героя не менее сложны и драматичны, чем искания Сергея Петрова. Так, по крайней мере, я думаю. А что же сказать о том, какая тематика ближе? Не знаю. Пишу о том, что волнует, и по-другому не могу.

…В зрительный зал драмтеатра мы вошли после третьего звонка. Справа от меня сидела Рита с Танюшкой на руках, слева подобранные и робкие в непривычной обстановке мама и папа. Мы опустились в кресла, и в тот же миг откуда-то сверху, сзади и с боков ударили густые, тревожные аккорды, поплыли по залу, заполнили его и заметались от потолка к полу, от сцены к стенам, беспокойные и гулкие. В левом верхнем углу сцены яркой звездой вспыхнула шахтерская лампочка, алым заревом загорелся занавес, знамя колыхнулось, и по нему хлестануло белой кипенью букв: «Ленинскому комсомолу посвящается!» Потом знамя затрепыхалось, уплыло вверх, музыка стихла, и я увидел на сцене Таню. Счастливая, радостная, она вытирала чемодан, собираясь в отпуск, и ждала своего Сережку. Рита сжала мне колено, отпустила и, успокаиваясь, похлопала меня. Из-за правой кулисы вышел Сергей, большой, сильный, счастливый, еще не прошедший через все то, через что должен будет пройти. В переднем ряду партера кто-то приподнялся и посмотрел на нас. «Сличают, — шепнул Константин Данилович. — Не обращайте внимания». На сцену вышли ребята из Сергеевой бригады, загомонили, заспорили… Спектакль начался.