Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

Спрашиваю: «Как вы здесь очутились? Кто вас послал?» А она отвечает: «Ленинград. Ленинградцы хотят знать, что чувствуете вы». Смотрит на мою измазанную кровью руку (у меня пустяковое ранение), смотрит и плачет. «Что мы чувствуем?» М-да. — Изюмов взъерошил волосы. — А я тогда ничего не чувствовал. Некогда было, нужны были снаряды, патроны, мины. Спровадил я ее к замполиту. Дескать, за чувства в батальоне он отвечает. Сказал и забыл, не до чувств. Есть о чем думать. Бой. А вечером узнаю, замполит ранен. И она этого замполита из самого пекла выволокла. Тащила на себе. Два километра.

Приехал я в полевой госпиталь. Смотрю — лицо знакомое. Она… Санитаркам помогает.

Спрашиваю: «Вопросы есть?»

«Нет», — говорит.

«Тогда собирайтесь. Машина повезет раненых. В том числе замполита. Вы поедете с этой машиной».

«Есть, — говорит, — ехать с этой машиной».

Сдернула с головы белый платок. И пролились на плечи такие огненные, такие золотые волосы. Меня оторопь взяла. Среди грязи, зловонья, копоти. Белый халат и эти волосы. Хочется потрогать, гладить хочется, целовать.

«Прощайте, капитан. Значит, так ничего и не скажете?»

Очнулся. Все как есть. Госпиталь. Канонада. Дымом пахнет.

«Скажу, — говорю… — Мне нужны такие бойцы».

«Спасибо, капитан», — подошла ко мне, обняла и поцеловала.

И не пойму, она говорит или мне мерещится:

«А мне, капитан, нужны такие командиры».

Машину подбрасывает на ухабах, дергается палаточный полог — ничего не видно. Беловатый размыв лица и волосы огненные, почти красные. Вот и все…

Она сдержала слово: навещала замполита в госпитале.

Получил я от нее два письма-ответа. Потом переписка оборвалась. Мы попали в окружение. Уже в сорок четвертом я написал ей снова. Третье письмо меня настигло уже в Берлине, после капитуляции.

Она меня вместе с Пашей поздравляла с Победой. Паша — это мой бывший замполит. Смешно, правда?

А вечером я должен был уезжать. Все документы оформлены на Ленинград. Пришлось задержаться, переигрывать, переоформлять на Харьков. Чего лучше, поехал на родину. Мораль? — Шеф крутнулся на каблуках, провел по оконному стеклу рукой, будто стирал воспоминания. Вздохнул протяжно: — Н-да… Это великое счастье, когда тебя ждут, Савенков, когда есть кому ждать. И тоскливая боль, ежели ждать некому.

— А как же с конкурсом? — бормочу я упрямо.

Шеф оборачивается, раздосадованно крякает:

— И-эх! Сухарь вы, Савенков. Очень старый молодой человек. Хочу о вас подумать лучше, а вы мне все время напоминаете: не надо, я плохой… С конкурсом, — Изюмов раскачивается на носках, почесывает указательным пальцем щеку. Он не настроен возвращаться к разговору о проекте. — Никак. Наше дело правое — мы победим… Значит, вы не знаете, к кому приходит эта женщина? Краснеете, — улыбается Изюмов. — Это хорошо. Я в ваши годы тоже краснел.

Ухожу, а по спине мурашки. Это шеф буравит меня своим прилипчивым взглядом.

Господи, что со мной! Чего ради ей ждать меня? Папа же сказал: существует какой-то геолог. Никак не пойму, рад я своему открытию или, наоборот, оно меня тяготит. Спускаюсь в гардероб, беру плащ. Минуту-другую раздумываю. Мерзкая привычка обкусывать ногти, никак не избавлюсь от нее. У самых дверей задерживаюсь. Уже собрался выходить через главный подъезд, передумал. Лучше со двора… Мало ли… А может, и в самом деле геолог? Она стоит на прежнем месте, спиной ко мне, стучит двухкопеечной монетой по стеклу телефонной будки. Смотрю на окна изюмовского кабинета. Так и есть — стоит. Ну что ж, мы тоже подождем. Мне почему-то не хочется, чтобы нас увидели вместе. Наконец дверь главного подъезда начинает гулко хлопать, выбрасывая на улицу темные сгустки людской толпы. Они отпечатываются от белого здания и, перекатываясь, меняясь местами, катятся по серому асфальту, как бисер. «Пора», — решаю я и перехожу улицу чуть дальше положенного места. Мы сталкиваемся лицом к лицу. Она чуть бледна, я чуть растерян.

— Вы кого-то ждете? — спросил я, и собственный голос показался мне глухим и невнятным.

— Нет, собиралась позвонить, а номер все занят и занят.

— Забавно. Он, видимо, занят три дня подряд.

— Вот как? Я считала вас смелее. Значит, вы следили за мной. Решились подойти только на третий день.

Мне не хотелось оправдываться перед ней, но так получилось:

— Я вас не видел прежде. Напротив окна кабинета моего начальника. Он обратил на вас внимание. Сожалел, что ему не двадцать и даже не тридцать лет.

— Прелестная отговорка, мне всегда нравилась ваша находчивость. Никогда не думала, что в течение двух месяцев вы мне даже не позвоните. Это очень скверно, когда тебе дают понять: ты не нужна.

— Неправда. Отец скучает без вас.

— Оставьте, отцу нужна домработница, хорошо приготовленный обед. Мать баловала отца. Вот он и привык. А отвыкать, сами знаете… Когда тебе под шестьдесят, менять привычки поздно.

Никогда бы не поверила, что прошло уже больше двух месяцев. Мне до сих пор кажется, будто ваша годовщина была вчера, ну, может быть, позавчера — подумать только!

Мы стояли неудобно, нас обтекал людской поток справа, слева. Я не оглядываюсь, не всматриваюсь в лица, хотя знаю наверное: люди узнают меня. Постоянное перескакивание с «вы» на «ты» лишь усиливает состояние неловкости. Я неопределенно пожимаю плечами.

— Глупости, разве мы не могли с вами встретиться просто так, на улице?

— Ну вот, оказывается, я права. Ты даже оправдание придумал. — Сестра Лида берет меня под руку. — Конечно, можно встретиться случайно. Но уж совсем ни к чему прогуливаться под руку с незнакомой женщиной в двух шагах от места собственной работы, где каждый второй знает в лицо твою жену. Ничего, ты же мужчина, привыкай рисковать.

Мы сворачиваем в безлюдный переулок. Здесь нам никто не помешает. Накрапывает мелкий дождь, зажигаются фонари. Серая пелена предвечернего сумрака затягивает улицы. Навстречу идут прохожие, лиц не видно, слышен разговор, смех.

— Тебя удивил мой приход?

Состояние неловкости еще не прошло, я отвечаю не очень уверенно:

— Если честно, да.

— Справедливо, — соглашается сестра Лида, — меня он тоже удивил. А впрочем, все достаточно банально. Если гора не идет к Магомету, то… Мне хотелось увидеть тебя, только и всего. Ты же не будешь отрицать, что подошел ко мне сам? Я видела тебя вчера, видела позавчера. Мне так хотелось подойти к тебе, заговорить. В конце концов я бы не выдержала. Ты похудел, — вдруг говорит сестра Лида, и я чувствую, как она разглядывает меня. Слава богу, в этом переулке всего два фонаря, один вначале, другой посредине. — Как поживает Ада, освоилась?

— С чем?

— С тобой, папой, Гошей?

— Ты хочешь нас поссорить?

— Нет. Я вас не видела больше двух месяцев, интересуюсь.