Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Никогда не думал, что в сферу твоих интересов попадет и Гоша.

— Расширяю кругозор. Ничего не поделаешь — время такое. Ты мне не ответил на вопрос. Как Ада?

— Все хорошо. Горит на работе, назначили классным руководителем.

— И это все?

— Тебя интересует что-то конкретное?

— Интересует, — вздыхает сестра Лида. — Но ты все равно не скажешь. Открой лучше зонт. Кажется, дождь зарядил не на шутку. Отчего ты все молчишь?

— Хочу понять тебя.

Сестра Лида встряхивает волосами, убирает их под платок. Капли дождя похожи на бисер, мелкие, твердые, стучат по тугому куполу зонтика, скатываются и летят на землю не разбившись.

— Ну и как? Что-нибудь получается?

— Не всегда.

— А ты не стесняйся, спрашивай. Молчат в двух случаях: когда все начинается и еще не знают, о чем говорить, либо когда все кончается и уже говорить не о чем. Ты хочешь, чтобы я ушла?

В конце переулка разворачивается самосвал. Заезд на пустырь оказался скользким. Машина натужно ревет, колеса проворачиваются, расплескивая по сторонам коричневую грязь. Гул работающего мотора заглушает голоса.

— Не слышу! — кричу я на всякий случай.

Она кивает. И кричит тоже, стараясь перекричать этот натужный рев:

— Когда папа не знает, что ответить, он переспрашивает. Смелее, Кваренги, — она засмеялась.

У нее ровные, красивые зубы. Она знает об этом, потому и смеется не как обычно смеются, а как-то по-иному, открывая зубы, обнажая их ровно настолько, чтобы можно было сказать: «Это ж надо какие зубы!» Привычку называть меня именами маститых зодчих она переняла у папы. Знает, что меня злят эти вольности, делает виноватое лицо и, совсем как напроказивший ребенок, говорит тихо-тихо, одними губами: «Прости».

— Ты знаешь, какая разница между мной и Адой?

Я теряюсь, вопрос ошеломляет меня:

— Я не думал об этом.

— Неправда, — говорит сестра Лида очень уверенно. — Думал. И сейчас думаешь. Человек так устроен, он всю жизнь сравнивает, выбирает, доказывает себе, что он не ошибся. Так вот. В отличие от Ады, я знаю, чего хочу. В жизни надо очень ошибиться, чтобы когда-то уразуметь эту истину. Ты скажешь: уходи. И я уйду. Я могла бы сказать: подумаешь, все суета. Но я не скажу. Надоело врать себе, отцу, Аде. Сыта по горло. Геолог, летчик, пожарник — нелепые фантазии, красивая ложь. Не было и нет ничего. Однажды отец выдумал мой мир. Родилась легенда о строптивой смазливой бабенке, которая бесится от благополучия, сама не знает, чего хочет. Я и в самом деле бесилась. Только причина была иной. Слишком много разочарований в пересчете на одну нервную клетку. Когда долго ищешь и не находишь, теряешь уверенность, боишься вообще не найти. Геологи, полярники… Папа придумал мир, а мне не хотелось разрушать иллюзии. Это похоже на игру, кто лучше придумает. Я так увлеклась, стала верить в собственные фантазии. Геолог задерживается, и я скучала без него, будто он существовал на самом деле. И потом так даже легче. Какая ни есть, а гарантия независимости. Отец прав, я скверная баба. — Сестра Лида монотонно покачивает головой. Капли катятся по лицу, и не понять, капли ли это дождя или всамделишные слезы.

Что за вздорная прихоть — «прогони меня»! Я ее не прогнал, да и не мог прогнать. Разрыв между нами, который мне грезился как единственная возможность обрести душевное равновесие, примирить с собой Аду, вернуться в своих отношениях с ней к первым дням нашей совместной жизни, этот разрыв с сестрой Лидой с каждым днем делался все менее вероятным, а теперь и вообще невозможным. Я вдруг почувствовал какую-то необходимость в этом человеке. Хотя кто она для меня? Почему этот человек встретился мне? Встал на моем пути? Возвращаться назад я не хочу сам. А идти дальше невозможно. Надо либо оттолкнуть человека, либо принять его руку и идти вместе. Сначала я уверял себя: так и должно быть. Это даже хорошо: есть сестра Лида. Пусть Ада нос не задирает. Такие парни, как Иннокентий Савенков, на улице не валяются. Сестра Лида — гарантия моего душевного равновесия. Мой запасной вариант. Бог мой, что я говорю!

— Устал, старикашка?

Веко Орфея лениво дернулось, он фыркнул. Кеша понимающе покачал головой:

— По себе знаю — откровение обиженных людей утомительно. Но ты мой друг. Друзьям положено терпеть. Иначе какие они друзья? Где-то у меня был сахар. Ага, так и есть, на самом дне сумки. Угощайся, старик. Я не оговорился, я рассказал тебе лишь половину истории. Еще на свадьбе мне показалось, что сестра Лида предлагает игру. Разумнее было отказаться. Я этого не сделал. Сам того не подозревая, я стал партнером. И опять, уже в который раз, я нашел своему поступку оправдание. «Мне нравится ее иронический тон, она неглупый человек, — убеждал я себя. — Все прекрасно, мы сведем наши отношения к забавной игре. Я не знаю, на что рассчитывает она. Да и возможно ли на что-то рассчитывать? В самый решительный момент разведу руками. «Вы ошиблись, мадам», — скажу я. Нет, слишком вычурно. Я скажу иначе: «Вы умны, сестра Лида. Поверьте, это заслуженный комплимент. У вас мужской склад ума. Женщине нельзя быть столь решительной. Мы увлеклись игрой. Когда игра бесконечна, к ней пропадает интерес. Ничего удивительного. Даже неглупые люди совершают очевидные промахи. Я люблю Аду». Так рассуждал я год назад и был близок к истине. Игра действительно затянулась. Но странным оказалась не сама игра, а ее итог. Я почувствовал: сестра Лида отнюдь не камертон, дающий звуку нужную тональность. Каждая очередная размолвка с Адой, разлад словно бы падали на другую чашу весов как аргумент, как напоминание: «У тебя есть с кем сравнивать. Отношения могут быть иными. Главное — не спешить. Порвать с сестрой Лидой никогда не поздно. Но с чем ты останешься сам? Ты хочешь верить — все будет хорошо. Ада поймет тебя. А если не поймет?» И вот тогда мои отношения с сестрой Лидой уже не казались мне игрой. Это был иной мир, куда я бросался сломя голову, ибо только там мог отдышаться, прийти в себя, где не надо заставлять людей понимать тебя. Очень скоро я почувствовал: этот мир мне необходим.

Папа, он тяготится отсутствием старшей дочери больше других, уже не скрывал своего беспокойства, наконец не выдержал. Как-то вечером, усадив меня напротив, извиняющимся голосом сказал:

«Ну, право же, куда она подевалась? Ну, погорячился, вполне возможно, наговорил лишнего. Ну и что… Я же отец. Она взрослый человек. Должна понимать такие вещи. Мне в общем-то неудобно. Получается, отец оправдывается перед ней. А вы позвоните. Вот прямо отсюда. Так и скажите: «Отец нервничает. Дескать, ничего не говорит, но переживает. У него это на лице написано». — Папа как-то неопределенно погладил свое лицо, призывая меня убедиться в достоверности его переживаний. Конечно, я мог бы сказать папе, что звонить мне не стоит. Но папа был человеком мнительным и стал бы докапываться до первопричин. А я бы эти первопричины стал скрывать, и еще неизвестно, чем бы кончился некстати затеянный разговор. Зачем испытывать судьбу? Раз папа настаивает, я позвоню. Как видишь, мой добрый друг, есть повод для радости, примирение состоялось. А я грущу.