Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

Все перемешалось.

Тема Мерзлый в качестве тамады. Стучит ножом по пустой тарелке, требует тишины. На него никто не обращает внимания. И как ответ громогласное сорокаглотное: «Профе-ссо-ра. Про-фе-ссо-ра!» И тотчас среди свадебной суматохи вырастает фигура профессора Брагина. Как указующий перст, как маг-волшебник. Чопорный, строгий, он посмотрел на меня, и я сжалась под его взглядом. Наверное, осуждает, подумала я. Ну в самом деле, какая из меня жена?

Он обращается ко всем, а говорит только со мной.

— Сегодня многие завидуют вам. Я скуп на пожелания. Пусть эта зависть будет вечной.

А рядом сидел ты. Такой подтянутый, такой определенный, словно лет на десять вперед знал, как будет и что будет. Я посмотрела на тебя, и сразу вся суета показалась никчемной, пустой, я успокоилась. И Алик с Димкой уже не казались мне обиженными. Обычные парни. Они рады за нас, они гуляют от души. Горько!!

В молодости страдания скоротечны. Мои ухажеры женились. Я хорошо знаю их жен. Мы изредка встречаемся, поругиваем мужей, болтаем о житейских нескладностях.

Многое изменилось.

Мы стали женами со стажем, обзавелись детьми… Нас волнуют мебельные гарнитуры, холодильники в рассрочку. Мы стараемся не говорить о работе, которая конечно же нас замотала. Вспоминаем наших однокашников, тут же распихиваем их в разные стороны. Одни попадают в мир бесспорно везучих, вторым достается доля редких неудачников. Мы завидуем первым, жалеем вторых. Я смотрю на девчонок и пугаюсь мыслей своих. Не о том говорим, не о том. Сейчас каждая из нас словно заново примеряет свою судьбу и хочется ей знать, какая ступенька на жизненной лестнице отведена именно ей…

Мы знакомы не первый день. И знаем друг о друге многое: и о чем мечталось — знаем, и что наяву приключилось — знаем. Как легко разделить друзей на счастливых и несчастливых и как трудно признать за собой право на один из этих миров.

Однажды встретила на улице Лиду Команину. Вместе учились, нас даже считали подругами. Обнялись, расцеловались, охов и ахов на полчаса.

А помнишь Димку — ой! А куда запропастился Валерка — что ты! Слыхала, у Верунчика двойня родилась — вот хохма! Говорит Лида быстро, ее не остановишь. У меня от этих самых воспоминаний голова кругом. Лида смотрит на меня, хохочет — неудобно даже. Она все говорит, говорит, а я молчу. Вдруг спохватилась, обняла за плечи и в самое ухо кричит: «Ну а ты-то как, замужем?» Говорю: «Да». «Кто он?» Говорю: «В НИИ работает. Научный сотрудник». Морщится, головой качает: не густо. «Зарабатывает хорошо?» Пожимаю плечами: «Обычно: сто тридцать в месяц и моих сто — жить можно». Смеется: «Существовать можно. Родители помогают?» Я даже растерялась. Вопрос какой-то ненормальный. «Да нет, — говорю, — детдомовский он». «Ну хоть красивый?»

Слушай, Кирилл, ты красивый или нет? Я как-то не думала об этом.

«Ничего, — отвечаю, — не хуже других». «Ну, а тебя-то любит?» Хотела ответить «да», а потом испугалась: вдруг совру. «Не знаю, — говорю, — наверное». «Дочка твоя?» «Моя. Разве не похожа?» «Похожа, копия. Возится хоть с ней?» Мне уже и отвечать неудобно. Может, и в самом деле я невезучая такая. «Возвращается поздно. Вот если только в воскресенье». Лида руками всплеснула: «Господи, ну хоть счастлива ты?» Я смотрю на нее, смех меня почему-то разбирает. Ей ведь, один черт, не понять. «А кто его знает, — говорю, — наверное».

И опять я возвращаюсь к одному и тому же: что же все-таки произошло? Ты говорил: «Это плохо», «Это хорошо». И я соглашалась. Почему? Все потому же. Считалось: ты знаешь жизнь. У тебя воля, опыт. А я живу в придуманном мире. До какого-то времени жить так было удобно. И я жила. Но однажды поняла, вернее, почувствовала: существует иное понимание плохого и хорошего. Сказанное тобой перестало быть аксиомой.

Мое согласие, мое непротивление обрело физический вес и теперь давило на меня, как если бы мне пришлось брать свои слова назад с самого-самого начала. Письмо несобранное, расхристанное.

Извини. В.

Здравствуй, Вика!

Получил твое второе письмо. Долго недоумевал, почему оно оказалось у Савицких. К Зое забежал случайно. Ты же знаешь, я редко бываю у них. Это скорее твои друзья, чем мои.

Зойку не узнать — сама предупредительность: заставила раздеться, пожурила за непостоянство. «Ты нас совсем забыл», — голос у Зойки воркующий, добрый.

Я подвернулся очень кстати. Зойка томится привычным бездельем — вяжет. Мишки дома нет. Сейчас Зоя вскипятит чай, и мне придется выслушать обстоятельный рассказ о всех бедах и радостях, постигших счастливое семейство за прошедший год. Вру: я у них не был с осени шестьдесят восьмого — значит, полтора года.

В понимании Миши мы с ним друзья. Смелое предположение. Миша вообще странный человек. Разуверять Мишу бесполезно. Миша так и говорит: «Дружба, прошедшая через горнило вражды, — настоящая дружба». Парадоксы жизни: он причисляет меня к своим единомышленникам. Сколько себя помню, мы всегда напропалую ругались. «Исключение лишь подтверждает правило», — говорит Миша в таких случаях.

Зойка внимательно разглядывает меня.

— Что же ты стоишь, садись. Про житье-бытье расскажи. Не каждый день в гости заходишь.

Где-то в душе ругаю себя, что явился без звонка. И теперь уж хочешь не хочешь, а сидеть придется. Говорить с Зойкой не о чем. Сколько себя помню — тема одна и та же. Ее неповторимый, невозможно талантливый Миша. Если сидит одна — лучше Мишу ругать. Миша человек настроения, мог, глядя на ночь, умотать в газету… А вдруг с минуты на минуту явится. Тогда ругать никак нельзя, лучше хвалить.

— Я, пожалуй, пойду.

— Вот тебе раз… Ну от чая-то не умрешь? Нынче ты парень холостой. Торопиться тебе некуда. Ну и мужики пошли, кошмар. Красивая женщина ему свое общество предлагает, а он нос воротит. Или я некрасивая? — Зойка потягивается, делает это с удовольствием, так что угадывается ее крепкое тело.

— Сдаюсь, — бормочу я, — и поднимаю руки.

Пар от горячего чая кружится у моего лица. Я смотрю на Зойку и думаю, что где-то в глубине души она осталась все той же Зойкой, бабистой, обидчивой. И любую человеческую удачу она кидает все на ту же чашу весов: лучше, чем у Миши, хуже, чем у Миши. Упаси бог, если лучше. Значит, удача эта не твоя. И ты обманул кого-то, оболгал. Да чего говорить — скверный ты человек. А вот если хуже… Здесь уж не обессудь: каков поп, таков и приход. Нет в тебе этого самого, не дано. А впрочем, живи. Мишу люби. Он тебя тоже ценит, потому как глупее ты. Может, и невелико достоинство, зато свое.

Потом Зойка говорит о нас с тобой.

— Как жаль, — говорит Зойка. — Кто мог подумать? Вика — божество, ее нельзя не любить.

Я, судя по всему, тоже не так плох. Мужик видный, обстоятельный. Ее подруги до сих пор не верят. Да и сама она не верит. Таких парней, как я, еще поискать надо. Пара мы с тобой. Теперь я могу быть спокоен. Зойка нас любит, у нее болит душа за нас.