Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Но Мишка все стрелял. По ним обоим! И в обоих попал…

Падая, Бугров успел увидеть, как немец резко схватился за лицо. Из-под серых пальцев брызнули красные капли…

Тот убитый немецкий солдат — самый первый, которому Андрей успел взглянуть в лицо, — не был, конечно, из «Германии Тельмана». Ничем не походил он на отважного коммуниста Бруно Райнера, сына Мышки-Катеринушки. Тот не стал бы лепетать жалкие слова о пощаде, а выкрикнул бы слова-пароли, который любой советский человек сразу поймет. И первое из них — Genosse! [17] Товарищ!

На других фронтах такое случалось — об этом приходилось слышать Бугрову. Один бывший пограничник рассказывал, что двадцать первого июня какой-то отчаянный немецкий парень переплыл порубежную речку Буг и предупредил о вероломном нападении рейха. Говорили, что и в других местах немецкие коммунисты переходили на сторону Красной Армии, воевали вместе с белорусскими и украинскими партизанами. Но таких случаев, наверное, было немного: сам Бугров за три года войны не встретил ни одного немца из «Германии Тельмана».

И после своего первого нелепого ранения Бугров продолжал вглядываться в лица пленных немцев. Иногда рисковал разговаривать с теми из них, кто казался симпатичнее прочих. Но из-за этой наивной физиогномики он попадал, случалось, в неприятное положение. Вполне симпатичный на вид немец оказывался закоренелым фашистом и отвечал на вопросы Андрея с наглым презрением «сверхчеловека». После подобных отрезвляющих экспериментов Бугров возненавидел фашизм еще больше, а юношеская чистая вера в «Германию Тельмана» стала понемногу угасать.

Совсем угаснуть, однако, она не могла. Воспылала эта чистая вера в душе Андрея от самых любимых и уважаемых людей — от конармейца-отца, спартаковки-Катеринушки, политкаторжанина Котомкина. Она стала частью самой его натуры…

Свежо в памяти Бугрова жаркое лето сорок четвертого. Война повернула к победе. Позади была великая битва под Сталинградом, огненная Курская дуга, десяток адских «котлов», поглотивших дивизии захватчиков. В Белоруссии, где воевала их гвардейская армия, стремительно развивалась стратегическая операция «Багратион». Несмотря на трудности передвижения по лесисто-болотистой местности, они освобождали по пять-шесть городов и крупных селений в сутки. Нормальных привалов и ночлегов почти не знали: кемарили помаленьку на ходу, в пропыленных грузовиках, на подскакивающем железном днище в кузовах «студебеккеров», на горячей броне танков и самоходок…

К этому времени воевать научились. На передовой командовали молодые ребята с хорошим образованием и природной смекалкой. Они не только овладели техникой и тактикой небывалой войны, но и сумели проникнуть в ее «психологию», научились одолевать врага, как в шахматной игре: разумом и волей, оставляя с каждым боем все больше шансов на жизнь себе, своим солдатам и все меньше — ненавистному врагу.

Далась такая наука недешево. В памяти Бугрова сотни убитых и раненых сверстников. Клим Куприянов и Мишка Гуськов — только первые в этой страшной череде.

В Белоруссии Бугров воевал уже взводным командиром, имел звание лейтенанта, награжден был двумя орденами Красной Звезды, а на орден Отечественной войны ушла реляция. В ней говорилось, что комвзвода Бугров заменил в бою ротного командира и в трудных условиях образцово выполнил боевое задание.

Покарябанный осколками, пыльный и грязный «студик» тащится по бездорожному межколесью. Темнеет, но фары включать нельзя — могут обнаружить немцы. Они хоть и драпают, но одинокая машина с полувзводом солдат может стать для них легкой добычей.

Что-то непонятное вырисовывается впереди: будто воздеты в лиловатое небо два молитвенно сложенных перста старовера. Андрей, сидевший рядом с водителем, разглядел первым: развороченная снарядом крестьянская изба, откуда торчат два спаренных бревна — одно чуть повыше другого.

Остановились. Вперед выслали разведчика мансийца Ювана. Он на вид мальчишка, но ловок и смышлен, как все охотники. Его уже полюбили, хотя он во взводе недавно. Вернувшись, Юван докладывает, что впереди сожженная деревня. Окраинная изба самая уцелевшая по сравнению с прочими. В развалинах вроде бы никого нет.

Ну что ж, лучше здесь заночевать, чем в ночном лесу, где темно, как в бочке с дегтем. А на рассвете можно тронуться дальше и выбраться на верную дорогу к своим.

Пахнет гарью в разоренном крестьянском жилье. Во дворе догнивает ненужный хлам. В заглохшем огороде вымахал бурьян по пояс, ольховник, кусты. Печально и тоскливо, особенно тому, кто сам крестьянствовал…

Не теряя времени попусту, солдаты залегли в траве вокруг полуразрушенного сруба и сразу притихли — погрузились в знакомое фронтовикам состояние: ни сон, ни бдение, а так, нечто среднее, мучительно-приятное, чему названия нет.

Присел и взводный около машины, прислонился усталой спиной к теплому рубчатому скату. Сладкая истома переливалась в вязкую дрему, но Андрей ей не поддавался, пересиливал себя. Хотелось сообразить, куда это их занесла нелегкая. Два хутора, обозначенные на старой топографической карте, по которым он мог бы сориентироваться, сгинули бесследно. Сожгли их, видно, немцы еще в начале войны — даже следа не осталось, сама дорога к ним заросла.

Внезапно машина с лязгом качнулась, резко ударило в лицо воздухом и землей. Он успел увидеть, как в желтом пламени подскочили бревна вместе с трухой…

«Средний калибр. Орудие навели еще засветло. А теперь услышали шум и шваркнули наугад».

— Затаись!.. В ружье!

Бойцы и без того уже затаились с оружием — все обстрелянные ребята, бывалые, знают, что надо делать.

Немцы не появились и больше не стреляли. Двоих раненых перевязали в потемках. Юван вскоре затих: большой осколок распорол ему живот. У самого Бугрова от близкого взрыва противно звенело в голове, словно подушками заложило уши. Вытащив из щеки ногтями несколько чешуйчатых осколков, он вытер кровь остатками бинта и заклеил глубокие ранки подорожником.

Потом выяснилось, что заночевали они на краю разрушенной деревни Обгучино. На рассвете подошла с востока наша свежая стрелковая дивизия, с марша крепко ударила по немцам, засевшим в лесу, стала «затягивать мешок». Впереди, в лесах и болотах, завязался клочковатый бой. Десятка три фашистов шарахнулись в сторону разбитой избы, где успели окопаться бойцы Бугрова. Первый натиск они отбили дельно. Но наступавшие немцы поняли, что силы русских в этом месте невелики, прорваться вполне можно. Подождали других, поднакопились в лесу и, растянув цепи пошире, пошли опять. Их было около полусотни. Продвигались без страха, густо поливая на ходу из автоматов и бросая гранаты, насаженные на длинные деревянные ручки. Возле избы началась рукопашная.