Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Широкая бетонная лента тянется от Берлина до Лейпцига, не пересекаясь с другими дорогами. Там, где нужно повернуть к какому-нибудь городу, имеются специальные разъезды вправо и влево с мостами и туннелями. Автобан, по которому Бугров едет впервые, — дело прекрасное, таким совершенным дорогам, несомненно, принадлежит будущее. Но что касается этой… Она строилась при Гитлере как стратегическая магистраль для будущей войны.

Ландшафты слева и справа похожи на картины среднерусской полосы. Но леса клочковаты и жидковаты, нет и больших полей, которые вдали смыкаются с горизонтом. Дома в деревнях каменные, большие, под черепицей. Каждый дом вместе с хозяйственными постройками отгорожен от соседей каменной стеной. Почти в каждой деревне кирха.

Проплывают вдали города, задымленные печными трубами, которые отапливаются бурым углем. Иногда можно разглядеть над городским массивом контуры готического собора, старинной крепости, дворца на высокой скале. Здесь есть уникальные произведения архитектуры, здания, связанные с крупными событиями немецкой истории. Бугров обязательно побывает когда-нибудь в этих городах, все осмотрит, изучит, постарается вникнуть в особенности местной жизни.

Но это потом. Сегодня он не сможет осмотреть Веймар, через который должна проехать их машина. А как хотелось бы походить по этому замечательному городу, который слыл когда-то литературной Меккой всей Европы! Здесь жили Гете и Шиллер, Виланд и Гердер, Бах и Кранах. К ним приезжали поэты, ученые, музыканты и художники едва ли не со всего просвещенного мира.

В самом конце войны американская авиация разбомбила Веймар. Янки утверждали потом, что они перепутали Веймар с Йеной, где находились военные оптические заводы, но от этого заявления никому не стало легче. Прямым-попаданием был разрушен Немецкий национальный театр, где творили Гете и Шиллер; превратился в груду обломков дом Шиллера; понес тяжелые увечья дом-музей Гете, где поэт жил много лет и где был создан гениальный «Фауст».

После окончания войны в Веймаре некоторое время находилась Сталинградская армия Чуйкова, вторично вошедшая в летопись Великой Отечественной войны доблестным штурмом Берлина. Рассказывают, что солдаты возложили живые цветы на могилы Гете и Шиллера и трижды отсалютовали оружейными залпами, полагая, что победа над фашизмом — это и победа немецкой культуры над варварством, дикостью и жестокостью. Сам Василий Иванович Чуйков при торжествах в Веймаре начал свою речь словами Пушкина: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

Не доезжая до Лейпцига, машина свернула на запад. Автобан кончился, дальше пошло обычное узкое, щербатое шоссе. Погода начала портиться: налетел северный ветер, небо стало затягиваться серым флёром, пошел мелкий нескончаемый «шпрюреген» [49] Моросящий дождь. .

Из-за дождя и тумана изуродованный авиабомбами Веймар показался Андрею еще печальнее и сиротливее. Низкие серые домики дремали в сетке «шпрюрегена», словно дряхлые старички. На улицах пусто. Андрей был даже рад тому, что через несколько минут машина выехала на открытую равнину.

Впереди круто поднимался темный холм. Это мог быть только Эттерсберг — известная каждому немцу гора, покрытая буковым лесом.

Буковый лес, Бухенвальд. Название такое же поэтическое, как, скажем, Березовая роща или Сосновый бор. У веймарцев в прежние времена имелись все основания любить Буковый лес и гордиться им перед жителями Йены и Эрфурта. Здесь они гуляли по праздникам семейно или в компании друзей, смотрели с вершины Эттерсберга на живописный яркоцветный Веймар.

В буковом лесу любил гулять и Гете. Где-то на вершине Эттерсберга поэт облюбовал могучий живописный дуб, под которым мечтал о величественном будущем Германии.

У Адольфа Гитлера были свои представления о величии Германии. Эттерсберг опоясали колючей проволокой, в буковом лесу засмердили трубы крематория. «Дуб Гете» оказался посреди фашистского ада…

Расплескав дождевую лужицу, машина остановилась неподалеку от ворот бывшего концлагеря. Андрей увидел выкованные на железной решетке ворот слова «Jedem das Seine» [50] Каждому свое. .

Под порывистыми ударами мокрого ветра они вышли на огромный унылый пустырь.

— Аппельплац… — негромко промолвил Зиверт. — Здесь мы стояли часами в зимний мороз и в летнюю жару, под проливным дождем и при шквальном ветре. Кто падал от истощения или болезни, тех пристреливали, забивали железными палками, душили проволочной петлей. Для разнообразия натравливали собак-людоедов.

На суровом лице Зиверта напряглись желваки, глаза сузились и застыли. Какие картины всплыли в его памяти? Кого из своих товарищей он вспомнил?

С каменной башни сорвался стон бухенвальдского колокола, за ним второй, третий… Рыдающие аккорды поплыли над туманной веймарской долиной. Во все концы Германии…

Зиверт вел Бугрова куда-то вправо по косогору. У барака с каменной, круто уходящей вниз лестницей старый коммунист снял шляпу. Резкий ветер шевельнул седую прядь.

— Здесь тысячи наших товарищей стали пеплом…

Он смолк, катая желваки. Дождевые капли стекали по скулам, словно слезы.

— В августе сорок четвертого сюда привезли Тэдди. Ночью. Не в тюремном фургоне, а в черном лимузине, в каких разъезжало фашистское начальство. Они боялись огласки…

После одиннадцати лет одиночки у Тэдди сильно болели ноги. Но пройти оставалось совсем немного. Только до этой лестницы… Он любил жизнь. Умирать ему не хотелось. Но он был железный человек. Наверное, взглянул на звезды в последний раз, вдохнул побольше лесного воздуха, простился молча с Германией… Когда начал спускаться по лестнице, палачи прикрыли за ним дверь и выстрелили сверху в затылок. Кочегар слышал два выстрела подряд и еще один…

Наутро по Бухенвальду прокатилась страшная весть, в которую никто не хотел верить. Здесь, рядом с бараками, пока все спали, был убит Эрнст Тельман!

Среди двадцати тысяч узников из всех стран Европы не было ни одного, кто не знал бы Тельмана, не слышал его имени. Для всех он олицетворял рабочую Германию. Сорок тысяч кулаков сжались в ярости. Международный комитет Бухенвальда — «полосатый Коминтерн» — решил провести траурный митинг.

Митинг в концлагере? Где за малейшее подозрительное движение — удар дубины или пуля? Да! Иначе нельзя: Тельман — знамя. Не только коммунистов Германии. Всех коммунистов мира!

В подземный бункер для инфекционных больных фашисты заглядывать не любили. Этим и решили воспользоваться. Один за другим проскальзывают туда в темноте после отбоя делегаты восемнадцати наций. Немец принес портрет Тельмана, нарисованный углем на картоне. Француз — лоскут красной материи и черную кайму. Четыре русских музыканта заиграли еле слышно на примитивных самодельных инструментах революционный траурный марш.