Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Полковой комиссар Паленых и ротный командир Бугров лежали в ту пору в госпитале. Не пришлось им повеселиться на славном пиру Победы. Но фантазии у них хватает, чтобы представить себе, что творилось в этом скромном домишке, когда после подписания капитуляции рейха ликовали «братья славяне».

Этот доставшийся Кондрату по наследству круглый стол был уставлен тогда не котелками с кашей, а яствами и напитками международного ассортимента: английским виски и французским коньяком, трофейными немецкими консервами из подвалов рейхсканцелярии и швейцарским шоколадом «Красного Креста». И тут же в живописном настольном хаосе валялась обыкновенная картонная коробка с челюстью Гитлера! Выразительный натюрморт!

В память о вселенском пире славян, на который они не попали по уважительным причинам, купил Андрей небольшую фаянсовую пепельницу в виде клыкастой челюсти питекантропа. И поставил ее в день рождения Кондрата Тимофеевича посреди стола. Подарок понравился. К концу праздничного ужина «символическая челюсть» была набита окурками и обгорелыми спичками.

Выпили друзья — если мерить русским аршином — совсем немного, привели себя в приятное состояние, при котором мысли текут свободно и обильно. А поразмыслить им есть о чем: проблем, доселе неведомых человечеству, великое множество.

Андрей, естественно, больше слушает. Многое из того, что он знает поверхностно, как вчерашний студент, советник усвоил на всю глубину. Он постигает обстановку послевоенной Европы не только по газетам и радиопередачам: у него источники информации серьезнее. Но дело не только в накоплении информации. Голова Кондрата Паленых устроена так, что разрозненные факты он систематизирует и перерабатывает в ценные конструктивные идеи.

Не все их можно реализовать тотчас или в ближайшее время. Некоторые рассчитаны на десяток, а то и на два десятка лет. Но есть и такие, которые надо принять для исполнения сегодня и как можно скорее. Это, очевидно, понимают многие умные люди. И все-таки идеи остаются нереализованными: препятствуют, по словам Кондрата, «объективные и субъективные факторы».

В окно своей кухни Бугров видел не раз, как совершают по Карлсхорсту моцион два трогательных старичка. Они старательно переставляют слабые ноги, через равные интервалы останавливаются отдыхать и выглядят в своих старомодных шляпах, как два осенних опенка, тронутых ночным морозцем. На повороте улицы приятели обязательно заходят в кустики, совершают там несложную облегчительную процедуру и опять размеренно бредут обратно.

Бугров нафантазировал себе историю их многолетней дружбы. Когда-то, еще при кайзере Вильгельме, старички учились вместе в одной гимназии, потом один стал провизором в аптеке, другой кассиром в больничной кассе. Женились оба по-немецки, поздно, с трезвым расчетом. Долго дружили семьями, строили неторопливые планы, как породниться через взрослеющих сыновей и дочерей. Но, тут, как буря, внезапно грянула война. Они потеряли всех своих близких. И теперь доживают век на карлсхорстском пустыре в бараках, в жалких временных жилищах.

Мельхиор Шульце развеял беспочвенные предположения журналиста. До войны жили старички в разных районах Берлина. Познакомились не так уж давно, после войны, когда перебрались из разбитых кварталов на пустырь. Сблизила их общая беда: бросили жестокие взрослые дети. Обобрали родителей и ушли в «Дрюбен» [63] «Nach drüben» — по ту сторону. Так иронически называли немцы в ГДР Западный Берлин. Далее «Дрюбен» — условно — Западный Берлин. , чтобы начать там более легкую и приятную жизнь.

Таких негодяев в Берлине не так уж мало. Ведь перебраться в «Дрюбен» чрезвычайно просто. Взял чемоданы с самыми ценными вещами, пошел к ближайшей станции городской электрички, сел в вагон — и вот минут через двадцать ты уже в «свободном мире». Тут тебя никто не спросит, откуда, мол, барахлишко, не украл ли ты его, не обобрал ли ближайших родственников. И вообще тут людям без совести живется гораздо вольготнее. Можно пуститься в спекуляцию на «черном рынке», можно заняться валютным гешефтом, можно мошенничать в рамках закона, даже красть в сговоре с полицией и уж в крайности — если совсем не повезет — устроится на работу. В Западном Берлине сотня вербовочных пунктов, и в каждом примут тебя с распростертыми объятиями. Без бюрократической волокиты, без очередей и сутолок отправят в Рур, в Баварию, в Гессен — туда, где требуются рабочие руки. Дорогу оплатят, дадут пакет с продовольствием на время пути, а по прибытии на место платить тебе станут, как было обещано по радио, на целую сотню больше, чем здесь, в ГДР.

Почему ж не перебраться в «свободный мир», ежели все так просто и завлекательно? Престарелые родители? Друзья и близкие? Родные места? Ничего это не дорого молодому негодяю. Для него это все пустые слова, пережитки прошлого, постыдная сентиментальность.

Потом, правда, сбежавший начнет сомневаться и прикидывать, соответствует ли надбавка к заработку, полученная благодаря перемещению в «Дрюбен», той дополнительной силе, которую он теперь отдает хозяину. Ведь на него приходится работать не так, как на рабоче-крестьянское государство. Надо вкалывать без передышки, выкладываться без остатка, так, чтобы после окончания смены в тебе не оставалось никаких утаенных силенок, ни единой капельки. Так, чтобы дрожащие ноги едва могли дотащить тебя до столика в пивной или прямо до кровати. А иначе зачем ты хозяину? Тогда он возьмет другого — постарательнее, поуслужливее, поусерднее. Тот будет отдаваться ему целиком да еще благодарить за милость называть его Arbeitgeber und Brotgeber [64] Работодатель и хлебодатель (такая терминология до сих пор в ходу у буржуазных социологов). .

Подсчитает беглец и сообразит, что он здорово дал маху. Целая треть месячного заработка попадает в карман домовладельцу. Продукты питания в «свободном мире» вдвое дороже, чем в ГДР. А лечение обходится в жуткую монету: стоит заболеть на несколько недель, и улетучатся все твои сбережения. Если ж, избави бог, захвораешь серьезно, то и вовсе превратишься в бездомного, никому не нужного доходягу, подохнешь где-нибудь на бульваре или под мостом.

Однако беглец покуда молод и здоров. В бумажнике у него завелись «тяжелые марки». Пиво и сосиски в «Дрюбене» качеством получше, барахла навалом, хотя и не такого уж дешевого. Девочки продаются на каждом углу. Так что пока старость и болезни не нагрянули, жить можно: хапай, жируй, кейфуй!

Хозяин его тем более доволен: ему не нужно тратить капитал на обучение работника. Бери готовенького ишачка и сразу его в упряжку: вкалывай, милый, старайся, сам прибежал! Заслужи усердием хозяйское расположение — получишь надбавку! Может быть, он тебя не выгонит, когда появится следующий спад конъюнктуры. А может быть, и сам выбьешься в «люди», если окажешься хитрее и подлее прочих. Такое в «свободном мире» случается. Станешь «работодателем» и «хлебодателем».