Леонид Степанов - Бранденбургские ворота

Сегодня «хвоста» нет, это хорошо, а то бы пришлось искать способ отделаться от неприятной свиты.

Справа, за деревьями и кустарником, виден памятник советским воинам, погибшим в последние часы войны. Там навеки остались солдаты Бугрова: веселый и хваткий Кузовкин, рассудительный Шевчук, красавец Рафик Газизов, Тимофеев, Поляков, Гулько, Чонпанкулов…

Там единственный друг юности Феликс.

Восемь лет прошло с тех пор, как их нет. А он, Андрей Бугров, жив.

Когда его «Победа» проходит вдоль Мемориала, Бугрову кажется, что гигантский монумент излучает биотоки. Ему слышится немой вопрос, и он шепчет в ответ:

— По делу еду, ребята. Нужно встретиться с одним человеком…

Ездит Бугров в «Дрюбен» и через другие КПП, не столь приметные, но все же и там ощущается «стык двух миров».

Вроде та же улица за чертой, с тем же названием. Такие же побитые дома, дворы-колодцы, где мальчишки и девчонки играют в те же немецкие игры, такие же скрюченные старушки волокут по тротуарам тачки об одном колесе. Но здесь, за белой линией, начинаются «черные рынки». Там кишат, словно крысы на свалке, шмаротцеры и шиберы. И сразу чувствуешь — ты за границей!

Магазины «Дрюбена» завалены товарами. От этого, разумеется, тоже ощущение заграницы, но Бугрова это изобилие с толку не сбивает: он знает, что товары эти не обычные, а политические, доставлены по плану Маршалла с целью подрыва экономики ГДР.

Какое все-таки уродство, когда торгующих в городе больше, чем покупающих! Какие дикие картины порождает искусственно раздуваемое «свободное предпринимательство»! Сколько лжи, обмана, унижения человеческого достоинства!

Вот большой мебельный магазин. В длинной и широкой витрине образцы великолепной мебели. И ни одного покупателя. Ни единого! За конторкой угрюмым филином сидит очкастый приказчик, подпиливает, от нечего делать, ногти напильничком.

Разве не изуверство делать шикарную мебель, когда тысячи бедняков не имеют кровати и стола?

А вот обувной магазин. Продавцов пятеро, а покупатель один. Бросились к нему, когда он появился на пороге, словно к отцу родному. Усадили, сняли благоговейно с ноги старую штиблетину, надели новую, суетятся, заискивают, готовы пятку лизнуть, только бы продать товар, выслужится перед хозяином!

Столики кафе отгорожены от прохожих на тротуаре декоративными кустиками в ящиках. Тихо, уютно, приятно пахнет свежемолотым кофе. А занято только два столика из сорока. Остальные столики сиротливо пустуют. Нет! В принципе Бугров за уют и любезное обслуживание. Чего хорошего стоять в очереди у дверей кафе, а потом, «захватив» столик, долго упрашивать официанта, чтобы он соблаговолил подойти к тебе? Но и подобное безлюдье в магазинах и ресторанах угнетает.

Курфюрстендамм, или Кудам, как ее называют берлинцы, — самая витринная улица «витринного города». Нижние этажи сплошь заняты магазинами, ресторанами, кафе, пивными, барами, варьете, полуборделями и просто борделями.

Именно тут, на Кудам, впервые Бугров увидел профессиональных проституток. Поражен был не столько их видом и повадками, сколько тем, как обычен здесь этот род «гешефта», как просто, без малейшей стеснительности, совершаются сделки.

На Кудаме как нельзя лучше видно, что предлагается взамен настоящей культуры. Драматических и музыкальных театров нет совсем. Кабаре, варьете, «ночные клубы» предлагают на рекламных фотовитринах такое, от чего порядочного человека должно стошнить. Про кинотеатры и говорить нечего: экраны Кудама показывают по сути одну-единственную киноленту — убийства, мордобои, ограбления, изощренный разврат, всяческое глумление над человеческим достоинством. Все это считается, судя по рецензиям, не только «современным», но и единственно возможным содержанием кино. Остальное — консерватизм, вчерашний день, отсталость и серость. И чем изобретательнее показывает режиссер жестокости, гнусности и уродства жизни, тем громче его прославляют, тем больше у него шансов разбогатеть.

А книги, выставленные в витринах Кудама? О, где ты, мастер Гутенберг? Воскресни на миг и взгляни, как используют твое великое изобретение! Печатный станок уже не орудие просвещения, а напротив, орудие затемнения разума, оглупления молодежи, ее оскотинивания. Самые высокие идеалы человечества принижаются и поносятся. Самые лучшие люди, жившие и живущие на земле, оклеветаны и преданы анафеме, как слуги сатаны.

«Ну уж нет, господа! — думает Бугров, шагая по самой витринной улице «витринного города». — Обойдемся мы покуда без шоколада-мармелада, без апельсинов и бананов. Но уж что касается настоящей культуры, то мы вас обошли на целую голову, а дай срок, обгоним на весь корпус. И не оглянемся!»

Он идет по Кудам широким шагом, легко обгоняя ленивых филистеров, шатающихся без цели, и насмешливо поглядывает на пустоглазую толпу.

Сегодня побродить по Кудам не придется: есть определенная цель поездки. Старый чудаковатый пастор пришел к Бугрову на корпункт и предложил сенсационный материал для газеты.

— Что за материал? — удивился корреспондент.

— Я не могу вам сообщить это. Им располагает мой родственник. Он журналист. Живет в Западном Берлине. Всегда там жил.

— Чем он занимается? Где печатается?

— В «Вечерней газете для всех».

— Это, кажется, бульварное издание?

— Да, это так, но Хельмут… Моего племянника зовут Хельмут Хазе — он пишет для этой газеты только для заработка. А вообще он серьезный социолог.

Андрей не знал, что ответить пфареру. Спросил его:

— Если ваш родственник журналист, то почему бы ему самому не использовать «сенсационный материал»?

— Он говорит, это невозможно. «Вечерняя газета» ни за что это не опубликует.

— Пусть в другие газеты попробует устроиться.

— И они тоже не опубликуют. Кроме того, Хельмут не хочет рисковать.

— Он коммунист?

— Нет, он беспартийный. Но хороший человек. Христианин.

— На днях я буду по делам в Западном Берлине. Пожалуй, загляну к нему. Дайте адрес или телефон.

— Вы должны торопиться. Дело весьма срочное.

И вот Бугров едет к незнакомому Хельмуту Хазе. Это, конечно, рискованно. Но старый чудак в сутане внушает ему доверие. После того что пфарер рассказал о себе, не верится, чтобы он был способен на провокацию. Но этот Хазе? Кто он?

Отыскав нужный переулок, Бугров из предосторожности проехал до следующего поворота и запарковал машину на соседней улице. Вернулся к дому пешком, позвонил два раза, как было указано на табличке под кнопкой. Дверь открыл худой, неопрятно одетый человек лет сорока.

— Мне нужен Хельмут Хазе.

— Это я, — ответил человек. — Идите за мной.

Они прошли по слабо освещенному коридору, из которого, судя по дверям справа и слева, можно было попасть в комнаты соседей. Из общей кухни пахло дешевой соленой рыбой. Закрыв за собой дверь, Хазе спросил полуутвердительно: