Василий Сологуб - Сотвори себя

— По-государственному, брат, решаешь дела. Раз у тебя есть дом, помоги и соседу на ноги стать. Один за всех и все за одного. Так у нас на фронте было: плечо к плечу. А иначе не победили бы. Переколошматили бы нас фрицы по одному, черта лысого дошли бы мы до Берлина.

— И разруху одолеем! — лихо притопнул Жгура кованым каблуком о деревянный пол. — Я предлагаю, Павел Свиридович, пока зима, надо выиграть время: завезти стройматериалы. Снег, заносы — тяжело, сложно будет, но другого выхода я не вижу. Запряжем всех волов, всех лошадей. Я постараюсь «студебеккера» раздобыть. Известное дело, машиной сподручнее груз транспортировать. А нагрянет весна — придется пахать, сеять, садить. А там прополка, а там страда. Времени в обрез. Словом, нельзя сидеть сложа руки. Сидеть — значит умирать…

— По-хозяйски мыслишь, Гриша. Но мы голы. Ни рубля в кассе. Буду просить, чтобы район подсобил деньгой, — Крихта широко развел забинтованные руки, будто аист белые крылья.

— На начальство надейся, а сам не плошай. Кто изворотливее, ловчее, тот быстрее выкарабкается из беды. А кто будет ждать манны с неба, тому и рак в ухо свистнет… Ясненько?

— Гриша, но ты же знаешь, что сейчас даром никто даже иголки не даст.

— Не страшитесь! Обеспечение стройматериалами я беру под свою личную ответственность. Я, так сказать, занял шлакоблоки, древесину. Разбогатеем — отдадим. Это реально на сто процентов…

Жгура разошелся, раззадорился, все больше накручивая пружину. Прицел один — по горячим следам вынудить Крихту сказать: «Такого бы нам председателя колхоза, как ты, брат!»

Но сметливый, хитрый Крихта почувствовал, к чему клонит Жгура, и отделался только похвалой:

— Молодчина! Делать людям добро без постановлений, по велению собственного сердца — самый высокий долг человека.

— Агитатор вы! — Григорий потер ладонью о ладонь с такой силой, что они заскрипели. Это означало, что он не удовлетворен разговором.

— Ладно. На заседании правления обменяемся мнениями. В кабалу бы не угодить. Брать взаймы — дело нехитрое… А чем отдавать потом? — задумался Крихта.

— Согласен! Я доложу. Всей громадой посоветуемся, — Григорий обрадовался, что представляется случай показать товар лицом.

Слушала Лида краешком уха мужскую беседу, и ее душа постепенно оттаивала: не такой уж и гадкий у нее муж… Не пьет, не изменяет. Все — Лидуня, Лидуся… В огонь и в воду готов броситься за ней. Скупой, расчетливый? Нет, все это ради нее. Беспрекословно удовлетворяет ее прихоти. Она же, глупая, еще и ропщет на свою судьбу. Если бы испробовала «сырой житухи» в землянке, то сразу бы осела, поумнела. За таким, как Григорий, разбаловалась, разнежилась. Не ценит доброты, не почитает мужа, как принято в порядочных семьях. Пренебрегает им на каждом шагу, капризничает… А он, как вол, терпит, порой даже стонет…

Жалко стало Григория. Подойти бы к нему, положить на плечи руки, ласково заглянуть в его серые, всегда перепуганные глаза. Все же не решилась. Разбитый сосуд уже не склеишь… Подавила в себе минутный порыв. И, то ли в свое оправдание, то ли защищая его от несправедливых нападок, легкомысленно брякнула:

— Павел Свиридович, сделайте моего Григория председателем колхоза… В одно лето всем хаты построит!

Жгура сорвался с табуретки, как заяц, прыгнул к Лиде и резко остановился:

— Напрасно ты… Я же не набиваюсь… Этот вопрос решается не здесь, в колхозе, а в районе.

— Я же вижу, тебя в дрожь бросает от желания стать председателем.

— Ошибаешься, жена. Не по мне такая должность!

— Почему же, у тебя есть все задатки хозяина колхоза: деловитость, расторопность, — тихо говорил Крихта, боясь переборщить.

— Жгура такой — в одном конце района нырнет, а в другом вынырнет, — вставила Лида.

В ушах Григория звенел тихий примирительный голос Лиды. Что с ней случилось? То ежедневно брызгает слюной от злости, а то вдруг мед на устах. Никогда не думал, что она так выручит его в самый ответственный момент. Именно сейчас надо было намекнуть о должности председателя, а она безо всякой дипломатии сплеча это и рубанула… Дух захватило… Снова присел на табуретку и уже еле слышным голосом выдавил из себя:

— Я недостоин крутить колесо власти. Есть кандидатуры получше меня.

— Достойным будет тот, кого изберут люди. Ведь не за горами отчетно-выборное собрание, — Крихта бесхитростно расставлял акценты.

— Павлуша, твоя поддержка тоже много значила бы, — вмешалась в разговор Харитя. — Мог бы, конечно, в райкоме замолвить словцо за нашего спасителя…

Председатель сельсовета промолчал.

— Люди добрые, да перестаньте высватывать меня, как девицу красную! Даруга вернулся из Освенцима. Чем не руководитель? Перспективный. Грамотишки вдвое больше, нежели у меня, — Жгура скромно потупил голову.

— Левка, я слыхала, предлагают на должность директора школы, — выпалила Лида.

— Он сам тебе на ушко шепнул? — нахмурил брови Григорий.

— Люди болтают, — бросила на мужа сине-ледяной взгляд.

— А что… Толковый директор из него получится. Председательствовать может и полуграмотный, но разбитной мужик. Так я понимаю. А детей учить — надо иметь талант. Даруга несомненно потянет! — Жгура, как ему самому казалось, тонко заталкивал Даругу в школу, а там сорванцы быстро выкрутят руки, высушат мозги…

— Жизнь сама подскажет, что, куда и как, — закруглил беседу Крихта.

Григорий ухмыльнулся, а про себя подумал: «Ишь как повернул, хитрец, — кого люди изберут… Не хочет, стерва, подсобить».

— Хватит суесловить! Лидусь, накрывай на стол. Воскресенье ведь. Выходной. Раздавим бутылку…

— Обедать так обедать, — засуетилась Харитя у печки. Она давно уже приняла на себя все домашние хлопоты: стряпала, стирала, присматривала за своими детьми, а заодно и за Оленькой. Шестым, самым привередливым ребенком, был ее Павлуша. Два раза в неделю перевязывала медленно заживающие раны на руках, оберегала его, как ребенка.

Григорий принес из каморки увесистый кусок замороженного сала, порезал на ломтики.

— Ну, давайте выпьем.

Жгура налил сивухи в большие граненые стаканы и прытко опрокинул спиртное в рот. Поморщился, нюхнул ржаного хлеба и протянул было руку к салу, но не успел взять кусок, как на веранде послышался громкий топот ног, затем кто-то настойчиво забарабанил в дверь.

— Входите! — басисто пригласил хозяин.

Порог перешагнула почтальон Томка Блюка:

— Я нюхом учуяла вкусный обед…

— Милости просим к столу, — поднялся Григорий.

— Вам приятная весточка, а мне налейте стопку. Погреюсь, — отдала Жгуре самодельный конверт из синей обложки ученической тетради.

Взял в руки нежданное письмо, сморщился, шевеля губами, вчитывался в обратный адрес. От кого же? И вдруг смертельная бледность покрыла его лицо. Письмо было от Шуры.