Николай Рыжих - Избранное

— Закурим.

Стали выкидывать из мятых пачек давленые, ломаные папиросы, чиркать спичками, прячась от ветра. Наконец блаженно задымили — это нас и погубило.

— Право, право! — закричал вдруг Николай. — На борт право!

Я крутил рулевую баранку так, что трещала она, да где там! Ход-то малый. Пока добавляли ход, пока разворачивались, нас несло в бухту.

— Там же коса-а-а!

Не успел он произнести эти слова, как сейнер мягко повалило на песчаную косу. Полный вперед, полный назад, право, лево руль — никак. Сейнер как прикипел к мели. А тут еще течение бьет в борт, еще больше приваливает.

— Черт с ним! — выругался Николай. — По полной воде сойдем, течение будет из бухты. Айда чаевать.

В кубрике переоделись в сухое, поели горячего. Кое-кто из парней засел в «козла», я прилег вздремнуть: прилив около полуночи.

А в полночь произошло самое главное. Когда я вылез из кубрика, ребята хлопотали на палубе, Николай торчал на мостике, давал полные хода, крутил рулевой баранкой. Бесполезно, сейнер не двигался.

Вокруг стояла холодная, липкая темнота.

Выход оставался один: отклепать якорь, привязать его к стяжному тросу, завести на другой берег этого устья и стаскиваться лебедкой.

Я сел на весла, Гришка прыгнул на корму шлюпки. Ему подали якорь, потом — стяжной трос, который он укладывал в ровненькую бухту на кормовой банке.

Наконец — готово. Только я поднял весла, как Николай поднял руку:

— Стой! Вылазь, Гриша, я сам. — И он прыгнул в шлюпку. Гриша выбрался на сейнер.

Я гребу, он кидает в воду кольца троса, конец которого уже заведен на лебедку. А темнота… дальше весла ничего не видно. Где-то за скалами стонет море.

До того берега оставалось, может, десять метров, когда пенистое и ворчащее стадо подхватило нас, — я даже не мог против течения шлюпку поставить, хоть спина трещала и жилы на запястьях тянулись. Трос свистел из шлюпки.

— Греби-и-и! — орал Николай.

Я ломаю спину, но никак — нас несет, как щепку.

— Греби-и-и!

Троса оставалось уже несколько витков, вот-вот рванет якорь, я навалился еще сильнее — бесполезно. Николай не растерялся и выкинул якорь вместе с остатками троса — откуда только силы взялись, ведь якорь поднимаем только вдвоем.

Несет… Вдруг сверху стена воды — бух! Не успели мы понять, что в море уже, как вторая — ба-бах! И мы по грудь в воде, а шлюпка с краями.

— Греб…

Но я бросил весла и срывал сапоги. То же самое делал Николай.

После я много раздумывал над этим моментом и никак не мог понять, ну почему, вместо того чтобы спасать общее положение — грести, например, или отливать воду, помогать, одним словом, друг другу, — мы срывали сапоги, спасали свои собственные жизни?

Эх, книги-романы и разное кино… там ведь не так показывают такие вот штучки.

Но вода сверху больше не валилась, нашу залитую шлюпку поднимало и опускало на больших холмах. Мы опомнились, сначала грести начали — против волны шлюпку поставили, — потом сапогами воду отлили. Как мы их быстро смахнули! Как сухие носки. А ведь сапог-то до паха, прилип к бедру тонким голенищем. Да еще портянок сколько там мокрых.

— А где же берег? — спросил Николай.

— Разве это имеет значение? — в свою очередь спросил я. — Ведь все равно не выгребемся.

— Хоть не так далеко унесет.

Мы гребли по очереди. Сменяли друг друга через полчаса, минут через двадцать. Стали замерзать, меняться на веслах стали чаще.

Рассвело. Мы видели вокруг только пенистые волны. В той стороне, где берег, не видно было даже льдистых скал Срединного Камчатского хребта.

— Далековато, — засмеялся Николай.

Хотелось курить. Это побороли довольно легко, есть хотелось — тоже пустяк, а вот пить захотелось — это уже не пустяк.

Через два дня подобрал нас «Громобой». Как парни с «Громобоя» удивлялись и чесали затылки, рассматривая нас, расписывать не буду, хороши мы, наверно, были.

Через несколько дней идем с Николаем по колхозу, навстречу председатель, Николай Николаевич. Поздоровались, поговорили.

— Я слышал, вы в переделку попали? — немного погодя спросил председатель.

— А-ах, — отмахнулся Николай, — пустяк.

Об этом Петрович рассказывал так:

— Пришли на остров, влетели в бухту. Венька разворачивает сейнер и с полного хода как врежет в берег, на косу, что против магазина. Как только мои кости уцелели — я на вахте был, — в машине все полетело. А под килем так скрежетнуло, что по зубам ток пошел. Поднялся я наверх — лежит наш «пароход» боком на косе. «Никуда не денется, — сказал Венька, — по полной воде утром сойдем. Киньте якорь да каната побольше». Двадцать лет по морям шарахаюсь, а такого не видел.

Сошли на берег. А что там на Карагинском? Пять домов, склад, рыбцех, общежитие сезонников да магазин. Ну, мы, конечно, до магазина. Само собой, ничего этого самого нету — путина, сухой закон. «Давай-ка нам пару ящиков шоколадных конфет, — говорит Венька, — чаевать будем». Продавщица смеется.

Забункеровались, пошли на сейнер. Расположились на площадке, чаюем. Хорошо: невод мягкий, солнышко теплое, чаек камчатский. Вася гитару принес. Хоть рыбак он ни дать ни взять, но на гитаре могёт, сами знаете. Значит, блаженствуем. Вдруг Венька и говорит: «Скучно, парни, на подвиги хочу. Забирай, Вася, свою гитару, идем к невестам».

Забрали конфеты, погреблись. Я хотел было остаться — мне ли ухаживать за девчонками? — да где там: под руки, и даешь обороты, старина.

Вваливаемся в общагу. Девчата только с работы: кто гладится, кто губы красит, кто на койке книжку листает.

«Девочки, — кричит Венька, — мы к вам». — «Всегда рады гостям», — отвечают. «У нас конфеты и музыка». — «А мы чай приготовим».

Сидим, значит, чай пьем. А Вася так и режет по сердцу своей гитарой, умел бы он, волосан, так рыбу ловить. Девчонки обступили нас, танцевать пошел кое-кто.

«Что-то не так, — говорит Венька. — Скучно, братки. Вася, хоть ты выручай».

Ну и Вася, ну и подлец — разбирался бы он так в рыбацком деле! Прямо без ножа зарезал — мне лично годков тридцать захотелось скинуть и окунуться в те времена, когда был не Петровичем, а юнгою на «Персидском».

Вдруг подходит одна, эдакая насмешливая, смотрит на нас сквозь полуопущенные ресницы и улыбается… так это… будто сказать хочет: «Что вы за рыбаки? Одна чешуя». В общем, издевается. «А кто из вас капитан?» — спрашивает. «А в чем дело?» — спрашивает Венька. «Да так, — отвечает насмешница, — влюбиться хотела, да будто и не в кого». И отвернулась. Венька ничего не сказал. Она еще раз глянула и отошла. Венька опустил голову.

И наши парни как повзбесились, так и завертелись вокруг нее: танцевать приглашают, разные комплименты… да что там, глянет — и годится, скис парень.