Николай Рыжих - Избранное

Лет через шесть — в колхозе уже было десять сейнеров и целая флотилия рыболовных ботов и буксирных катеров — отстаивались мы в Пахаче от шторма. Я зашел к нему на сейнер. На судне был один он, все ребята на берег ушли. Разговорились. Вспомнили, как вместе рыбачили. Потом он стал говорить о первых поселенцах на Камчатке, как они жили на острове Карагинском, где он, преследуя куропаток, чуть не замерз, пурга застала. Рассказал, как вместе с японцами рыбачили, — японцы арендовали рыбные участки на побережье, — как вместе с баржой муки выкинуло на Макарьевские камни осенью, как… и вдруг:

— Вот бы на Волгу сейчас, вот бы здорово! Вечерком на лодочке выехал, зажег огни…

Я понял, что эта мечта у него живет не один десяток лет, что она лелеялась и росла, как ребенок под сердцем матери, и теперь уже совсем не дает покоя.

— Егорович, да уезжал бы на Волгу. Работал бы бакенщиком.

— Через два года поеду. Пензию получу и поеду.

— А раньше чего не уезжал?

— Когда капитаном флота работал, еще до войны, не хотелось должность бросать… молодой был. А тут война, там детишки пошли, их в техникумы отправлять надо было. А сейчас… два года как-нибудь.

В шестьдесят седьмом он рыбачил последний год. Столкнулись у дяди Саши Медведева, его старинного друга. Он отвел меня в сторону и сразу:

— Своих уже отправил на Волгу. — Он был чисто выбрит, помолодевший. Улыбался. — Дом уже купили, жена с младшими там уже, детишки уже учатся.

— А работа?

— Ждет работа.

— Бакенщиком?

— Ну.

В прошлом году Граф возвратился из Магадана — там у нас самый главный участок.

— Ты знаешь, — смеялся он, — Деда видел.

— Серьезно? Где?

— На базе… за капитаном флота ходит, переаттестацию сдает.

— Ну и как?

— Говорит, устав не могу сдать.

В районной газете портрет Константина Семеновича Баукова. Я смотрю на этот портрет, и мне становится грустно. Черт возьми, до чего же убого и неправильно иногда все то, что на бумаге.

С газеты на меня смотрит моложавый — морщины, что ли, фотограф закрасил, ведь Константина Семеновича на пенсию недавно проводили — рыбак с каменным, каким-то обелисковым выражением на лице. В зюйдвестке, непромокаемом рыбацком костюме. Тьфу!

Константину Семеновичу, как бригадиру двух неводов, нету никакой надобности рядиться ни в рыбацкую куртку, ни в зюйдвестку. Нарочно, что ли, заковали его в эти доспехи?

На неводе он обычно в стареньком пиджачке, без шапки — ветер колышет, не знает, в какую сторону приклонить пять седых волосков. Ноги, конечно, в высоких, по бедро, резиновых сапогах, чуть кривоватые и всегда широко расставленные. В одной руке между пальцев незажженная папироса «Север», в другой — коробок спичек. У той руки, где спички, торчит на сторону когда-то вывернутый при подрезке дели мизинец.

— Живее, дьяволы-и-и! — кричит он рыбакам, облепившим борта жилонки. — Пётра и ты, Семен, побыстрея-а! А теперь ты, Евгений, берись! Да за перегонную, за перегонную! Дружна-а, дьяволы! Взяли-и! Ну, что там? — И он, как дирижер, делает отмашку обеими руками.

Во время рунного хода никто не знает, когда он спит. В час ночи отвели, например, последнюю прорезь. Все попадали уже, храпят, а он все топчется по борту жилонки, все приглядывается к неводу, а вдруг косяк возле ворот ходит? Не выдерживает, отвязывает шлюпку, едет к воротам, а вдруг Баранников не отпустил вертикаль, вдруг дыра в сквере?

В три часа же, еще и не забрезжилось на востоке, а он:

— Вставайте, дьяволы! Вставайте… вашу ма-а-ать!

— Конст… Сем…

— Дядь Кость…

— Вставай, Евгений, вставай. Проиграл в покер всю ночь. Будник, на ворота!

Весной, еще и речка не тронулась, дома по крыши еще в сугробах, а он уже ходит по берегу, где под снегом зимуют жилонки и кунгасы. В одной руке незажженная папироса «Север», в другой коробок спичек. За ним эскорт: Будник, Быков, Магомедов…

— Надо, дьяволы, головную жилонку конопатить, — скороговоркой говорит он. — Передняя плаха там совсем не годится, еще в прошлом году выкинуть надо было. Румпальников ни одного нету. Ты, Быков, еще не брался?

— Да делаю, Семеныч, делаю, — пыхтит сзади Быков. — Еще с осени матерьял припасенный.

— А ты, Будник, за якорья небось еще не брался!

— Как штык, Семеныч. Штоки уже готовы.

— Знаю вас…

В долгие стариковские ночи, когда бессонница аккомпанируется гудением, скрипом и нудной колющей болью во всех суставах — ни один рыбак не избежал этого аккомпанемента, называемого ревматизмом да радикулитом, от которого ни один курорт не вылечит и ни один кукуль не согреет, — перед глазами встают годы, заполненные навагой, селедкой, треской, кетой, горбушей, красницей, кижучем, чавычой… За неделю квартальные брал.

Начнет прикуривать папиросу «Север», чиркнет спичкой, лицо на миг осветится. И совсем оно не такое, как в газете, ничего в нем героического и скульптурного нету, а простое стариковское лицо, где каждая морщинка — годы рыбных путин.

Утром, когда возле мехцеха к восьми часам собираются на работу, только и слышно:

— Где Миша?

— Ты Мишу не видел?

— Без Миши нельзя…

— Мишу надо, Мишу.

Если бы его можно было разорвать на части, его бы разорвали на части. Потому что: он нужен боцману, налаживать домкраты для подъема сейнеров, стройцеху — снять размеры втулок электропилы, сварщикам — вычертить эскиз саней под кислородные баллоны, бригаде строителей — наладить бетономешалку, бульдозеристам — заменить хобот на бульдозере, на электростанцию…

— Миша, — подходит Граф, в руках он держит кусочки сломанного полотна металлической ножовки, — дай пару полотен, гайки на балере срезать.

— Миша, пойдем на склад, — тащит его за рукав Серега-механик. — Выписал подшипники, а Валька не может найти, говорит, ты нужен.

— Михаил, — топчется боцман рядом, — трактора надо на ту сторону…

А вот подлетает капитан флота. Как всегда, он спешит.

— Михаил, — он дышит часто-часто от быстрой ходьбы, — составляй смету и готовь чертежи сигнальной мачты. И сварщиков… это надо срочно, срочно, срочно.

Миша Хан, начальник мехцеха, а вообще самый что ни на есть главный механик в колхозе, никогда никому ни в чем не отказывает. Кстати, его дело, как начальника мехцеха, сидеть в кабинете, подписывать наряды, по телефону или лично давать указания и приказания, а он лазит под трактором, возится с домкратами, налаживает двигатель на электростанции. Приходится только удивляться, когда же человек успевает везде. На начальника как на такового он не похож совсем: коричневый тоненький свитерок, хлопчатобумажные грязноватые штанишки, стянутые на тощем животе тоненьким ремешком, кепочка с маленьким, бывшим в моде лет пятнадцать назад козырьком.