Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Так на кого же я должен работать? На царя-батюшку?

В овощехранилище, набитом людьми, воцарилась полная тишина. Ковалев понимал: больше двухсот человек, не видимых сейчас в темноте, ждут его ответа.

И неудачный ответ может испортить весь разговор. Он встал из-за стола, чтобы его могли видеть все, и, сделав небольшую паузу, громко и твердо ответил:

— Нет, Терещенко. Не на царя-батюшку я тебя и других зову работать, а на Россию-матушку! Война идет.

Сначала присутствующие ответили полной тишиной. Потом сзади начал нарастать неясный гул голосов.

— Да бросьте вы слушать! — вдруг вскочил с места Дрожжин.

— Цыть! — грохнул кулаком по столу Барабаш. Он медленно встал и молча начал разглядывать царившую кругом темноту. Взгляд его был такой, словно он видел в этой темноте то, что было невидимым для других. Потом, обратись к Ковалеву, Барабаш заговорил мягко, беззлобно:

— Ты на него, директор, не серчай. Мужик он ничего... только балабон. Отроду это у него, не обращай внимания. А ты помолчи! — строго приказал он Дрожжину. — Зараз серьезный разговор ведется.

— Ты с какого поселка сюда приехал? — спросил Ковалев у Терещенко.

Тот ответил.

— Твой поселок давно под фашистом. Ты мог отойти двести метров от поселка в лесок, дождаться его, поднять руки и жить сейчас, может быть, у себя на хуторе в холуях у фрицев. Почему так не сделал?

В помещении стояла тишина, как в покойницкой. Все, кого можно было различить при свете коптилок, стояли или сидели, низко опустив головы.

— А не сделал ты этого, Терещенко, потому, — продолжал директор, — что душа тебе не позволила. Твой отец, дед и прадед, весь твой род был рожден и жил для того, чтобы защищать Россию от супостата до последней кровинушки! И не мог ты перед немцами руки вверх задрать. И все вы, кто здесь сидит, — не смогли. Не искурвились у вас души, карман опустел, а души честные остались! Вот поэтому вы и будете вместе со мной и хозяиновать здесь, и батрачить на Россию-матушку. Будете делать все, чтобы скорее прогнать с нашей земли эту поганую нечисть! Как же можно, ребята, не работать — ведь Россию же бьют!

Последние слова директор не выкрикнул, а громко выдохнул всем своим нутром, сказал, как сам чувствовал.

И тут из темного угла пулей вылетел к начальству молодой, лет восемнадцати, черноволосый статный парень. Не было смысла спрашивать, кто он такой. Это была копия Барабаша.

— Какого вы черта нам рассказываете? На кой ляд сдались мне ваши дрова?! Я на фронт десять раз прошусь, понимаете? А меня не пускают... На хрен мне таскать эту пилу поперек дерева, когда кругом хлопцы воюют? Казак же я! Понимаете вы это? — выкрикнул он директору, ударив себя в грудь кулаком.

— Дед твой был казак, отец — сын казачий, а ты — ...собачий! — проверещал старческим голосом кто-то из темноты.

— Га-га-га! Хо-хо-хо! — понеслось по всему овощехранилищу.

— Цыть на место! — бросил Барабаш-старший сыну.

— Как его зовут? — спросил Ковалев отца.

— Николаем... И у меня-то внутрях все погнило из-за него. Хоть бы впрямь взяли да убили его там...

Ковалев откровенно залюбовался Барабашем-младшим. Молодой стройный казак с красивым черным чубом, он напоминал директору Гришку Мелехова из «Тихого Дона».

«А почему бы ему не сидеть сейчас на коне, — подумал Ковалев, — и не летать по тылам противника? Такой не перебежит. При желании он мог это сделать уже десять раз».

— Видишь, Николай, — обратился он к стоявшему возле него, несмотря на окрик отца, парню, — тебе только хочется воевать, а я уже начал, в разведке был, только во вкус вошел, а меня оттуда — сюда, дрова заготовлять. Ведь на этих дровах танки, орудия, машины на фронт везут...

— Ну и нехай везут, а я все равно на фронте буду! Сбегу...

— Я тебе сбегу! — показал ему здоровенный кулак Барабаш-старший.

После общего смеха обстановка разрядилась. Кто-то истошно крикнул: «Дверь откройте, идолы, и курить кончайте. Дышать нечем, а здесь ведь и детишки».

Везде слышен был разговор. Во многих местах смеялись.

— Да-а, умеешь ты, директор, с людьми разговаривать, — задумчиво проговорил Барабаш-старший, — только вряд ли у тебя что толковое получится...

— Почему? — в тон ему спросил Ковалев.

— Людей у тебя все равно не хватает. Проси у начальства подмогу, — проговорил Барабаш. Теперь он разговаривал мягко, на лице не было злобы на всех и вся.

— Мы через пару дней запустим паровоз и мотовоз. Перестанем на бабах дрова возить. Это даст значительную экономию в людях.

— Трелевать-то все равно на людях будешь. Не спорь, не хватит народу. Просить надо, — продолжал утверждать Барабаш.

«Значит, ты, дружок, уже все сосчитал, — подумал директор, — и небезразличен ты к тому, что делается в этом хозяйстве».

— Я, товарищи, только что приехал, не успел еще все хозяйство осмотреть. К вам пришел потому, что вы — основная сила леспромхоза. А насчет дополнительных работников, может, Барабаш и прав. Посмотреть надо. Подумать.

— И нельзя ли для детишков чего придумать? С голоду пухнуть скоро зачнут, — выкрикнул из темноты женский голос.

— Не могу я сейчас, товарищи, ничего насчет улучшения питания обещать, — ответил Ковалев. — Вот осмотрюсь, поговорю с местным начальством, — кивнул он в сторону Рядова, Вирозерова и Остреинова, — может, что и придумаем.

— Зверя какого в лесу добыть или рыбы в море поймать... — подсказал кто-то с нар.

— Подумаем, товарищи, подумаем, — пообещал Ковалев. — А сейчас давайте кончать. Засиделись мы сегодня, а детишкам спать надо.

— И постановления, значит, никакого? — не удержался Дрожжин.

— Почему никакого? — уже стоя ответил директор. — Во-первых: завтра всех семейных отсюда в барак, там к вечеру простенькие комнатки из досок перегородят, а бездетных из того барака — сюда.

— Правильно! — закричало несколько десятков голосов.

— А во-вторых: с завтрашнего дня всем работать по-настоящему. Кто же нас с вами даром хлебом кормить будет?

После собрания зашли к Вирозерову.

— А что, товарищи, — обратился директор к остальным, — относительно рыбалки на море и охоты на лося или медведя, может, на самом деле можно что сообразить?

— Рыбу девять человек в Нюхче ловят, — ответил Рядов, — но без лошади толку мало. И рыба-то — сайка!

— Ну и что?

— Ты ее раньше едал? — вопросом на вопрос ответил Рядов.

— Нет, не приходилось, — потряс головой директор.

— Можно, конечно, кушать, — продолжал Рядов, — хотя, говорят, до войны ее только для свиней ловили. Но ведь по карточке — сайка, без карточки — сайка. А другого ничего...

— А лосей?

— Его раньше чем убить, найти надо! — закуривая, наставительно ответил Рядов. — Две недели бригада из шести человек с ружьями по лесу бродит — и ничего! Никакого следа. Лес совершенно пустой.