Вячеслав Королев - В лесах Карелии

— Ну, желаю успеха. — И Куприянов крепко пожал руку комбату.

Через день после отъезда Куприянова леспромхоз впервые погрузил тридцать вагонов дров.

Хуусари выполнил приказ удивительно просто: на второй же день, после ужина, он построил всех невыполнивших норму и скомандовал: «На выполнение боевой задачи по заготовке дров шаго-ом... марш!»

На четвертый вечер командовать уже не пришлось: невыполнивших дневных норм в батальоне не оказалось.

И тут, как бы в награду за все тяготы и лишения, посыпалась с неба та самая манна, о которой говорил Остреинов в первый день приезда Ковалева в леспромхоз.

Поздно вечером директору позвонил начальник железнодорожной станции.

— Сергей Иванович, помоги, бога ради, выручи из беды.

— Что случилось?

— Понимаешь, шел состав из Мурманска. За четыре километра до станции у последнего вагона шейку оси словно бритвой срезало.

— Ну и что? Авария?

— Да нет, последний же вагон. Все обошлось. Но вагон-то с мукой под откосом валяется. Растащить могут. Позвонил комбату, попросил солдата с винтовкой для охраны — не дает, на тебя ссылается. Пусть, говорит, директор норму засчитает как за использование солдат на вспомогательных работах. Вот и звоню к тебе.

— Муку-то раскидало?

— Нет, все в куче. Одного солдата хватит.

Директор уже грыз большой палец правой руки и с какой-то разбойничьей хитростью смотрел на соляковский телефон.

— Ты сейчас получишь двух солдат с винтовками. И смотри никого не подпускай к вагону, головой отвечаешь, — давал он указания начальнику станции, как будто вагон был леспромхозовский.

Договорившись с Хуусари относительно охраны, Ковалев поднял трубку соляковского телефона.

«Господи, посочувствуй. Ведь столько лиха людям перенести пришлось», — мысленно обратился он к богу, как будто собирался звонить именно ему.

Соляков оказался у себя. Выслушав Ковалева, он недоуменно спросил:

— Так чего ты хлопочешь? Разве мука тебе шла?

Ковалев понял, что от радости бестолково доложил.

— Нет, Петр Васильевич, я не об этом. Я плохо вам доложил. В вагоне-то настоящая мука. Ее везут черт знает куда. В дороге случилось несчастье с одним вагоном, вагон упал под откос. Списать придется эту муку, вот и все. Ее по всей насыпи раструсило, кто же по снегу муку собирает...

— Теперь ты еще бестолковее рассказал, — прогудел спокойный голос Солякова, — но я тебя понял. Это дело, милок, серьезное, с этим не шутят, война идет.

— Петр Васильевич, — умоляющим голосом ныл Ковалев, — дети же пухнут от голода. А все взрослые по десять часов работают, от ветра шатаются... Петр Васильевич...

— Не ной. Без тебя знаю, каково в лесу достается, — прервал Соляков. — Не уходи спать, подожди, позвоню.

Уйдет ли сейчас директор спать! Если бы ему сказали, что в глухом лесу за пятьдесят километров от поселка лежит бесхозный мешок муки и что за ним надо ехать всю дорогу по целинному снегу, Ковалев выехал бы за мешком через двадцать минут. А здесь — шестнадцать тонн белой муки, которая лежит возле самой железной дороги в шести километрах от поселка!

Ковалев видел в Беломорске буханки хлеба из такой муки. Они были большие, белые, пружинистые.

Нет, если это дело сорвется, он... он... — он так укусил свой большой палец, что из него брызнула кровь.

В это время раздался резкий телефонный звонок.

— Ты говоришь, — послышался спокойный голос Солякова, — муку, в основном, всю раскидало, осталось несколько мешков? Мы здесь посоветовались, решили отдать остатки вашему леспромхозу. Соберите все хорошенько, используйте детям на дополнительное питание... Ладно, ладно, это Военный совет у нас покладистый, его благодари. Да оформите с железнодорожниками по всем правилам, они указание о передаче сейчас получат.

Через полчаса Ковалев сидел у начальника станции. Станционное помещение представляло собой половину двухосного товарного вагона. Во второй половине жили станционные служащие.

— Сколько вас, кроме тебя? — спросил Ковалев у начальника станции, сидя за маленьким самодельным столиком, на котором коптила семилинейная лампа.

— Пять человек, я шестой.

— Черт знает что, — заворчал нехотя, больше для фасону, директор. — На производстве работать не с кем, а на дороге все оставили, как до войны было...

— Не бреши ты, не бреши, — урезонил его начальник станции, — сам понимаешь, пустое говоришь. Я самый молодой из всех, а мне уж далеко за пятьдесят перевалило. Давай про дело.

— Значит, так... — начал Ковалев, беря в руки лист чистой бумаги и придвигая к себе чернильницу. — Тебе десять килограммов, а всем остальным из твоей компании — по пять. Ешьте на здоровье и вагоны подавайте аккуратнее. А теперь диктуй акт об аварии, я писать буду.

Осенью Ковалева вызвали в ЦК компартии республики.

В приемной Куприянова, куда ему приказано было явиться, кроме секретаря и адъютанта, не было никого.

Через несколько минут Ковалева пригласили в кабинет. За большим столом сидел Куприянов в генеральской форме, за приставным столиком — Соляков. Куприянов встал из-за стола и сделал два шага навстречу Ковалеву. Соляков, не вставая со стула, улыбаясь, подал руку.

— Садись вот сюда, Сергей Иванович, — проговорил Куприянов, указав на стул по другую сторону от Солякова. Он откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Ковалева.

— Вот зачем мы тебя позвали, Сергей Иванович. Вопрос с дровами для Кировской дороги можно считать решенным. Подошла сплавная древесина. Да и вообще объемы лесозаготовок в республике за это время сильно выросли. Но до того, что нужно, еще далеко. Мы должны теперь не только обеспечивать древесиной свои нужды, но и давать ее в малолесные районы страны для восстановления разрушенного войной хозяйства. Задача важная, огромная. Мы считаем, что Дмитрию Петровичу Юринову не справиться. У него с подчиненными получается... как бы тебе сказать...

— Мельник вертится, а мельница стоит, — подсказал Соляков.

— Вот, вот! Поэтому мы его поставим на главлесосбыт. На должность наркома лесной промышленности отзываем из армии Александра Ивановича Малышева. А ты должен быть у него первым заместителем. Как смотришь?

— Сергей Иванович, — обратился нарком Малышев к своему заму Ковалеву, — ты когда в последний раз в Валдае был?

— Летом, месяца четыре назад, когда лесопункт в леспромхоз преобразовали.

— Как ты смотришь на Полещука, что он за человек?

— Человек, по-моему, солидный, администратор неплохой, да и дело лесное знает — больше года работал директором Олонецкого леспромхоза. Прокурором был и даже председателем райсовета. Человек в республике известный.