Вячеслав Королев - В лесах Карелии

Малышев по привычке провел пятерней по лицу и взял себя за подбородок. Задумавшись, минуту помолчал.

— Как же он, бывший прокурор, сам на скамью подсудимых сел? Их там, кажется, всех судили...

— Да, все начальство, кроме Полещука, попало в штрафной батальон. А его как хромого — к нам в мастера на лесопункт. Он и работал мастером до организации Валдайского леспромхоза. А потом — директором.

— Помнится, ты и хлопотал об этом? — улыбнулся Малышев.

— Я. А что случилось, почему про Полещука спрашиваешь?

— Так. Ты с этим грязным делом по лесоперевалочному комбинату сам знакомился или слухами пользуешься?

— Сам все дело смотрел. Полещук в начале войны был назначен директором Идельского лесоперевалочного комбината Главснаблеса СССР. Трудились они неплохо, древесину выкатали всю, план по отгрузке выполняли. А потом... попали на удочку этих толкачей из южных районов страны... Брали у них взятки и много лесу без нарядов отправили, а деньги прикарманили. С лесом-то как тогда было... Хуже сегодняшнего, каждое бревно на вес золота.

— А кто заправлял? В хороводе без заводил не бывает. Втянуть в такую грязь все начальство предприятия...

— Заправлял сам директор. Полещук.

Малышев уставился в глаза Ковалева своими карими улыбчивыми глазами. Потом беззлобно спросил:

— Так как же ты такого гуся мне в директора сосватал?

Ковалев понимал, что Малышев не случайно заговорил о Полещуке: зачем-то понадобились дополнительные данные. Но нарком не хочет говорить об этом.

— Эх, Александр Иванович, конь о четырех ногах и то спотыкается. С кем беды не бывает! За свою вину Полещук немало перетерпел. С его ногой целый день по лесу бродить... тут не сразу скажешь, где легче, в штрафном батальоне или за сто километров от фронта. Да и биографию ему пришлось заново начинать. Мастером он работал самоотверженно, себя не щадя.

Малышев очень серьезно посмотрел на Ковалева.

— Ha-ко, почитай бумагу. Что скажешь?..

Бумага, адресованная ЦК Компартии республики и Наркомлесу Карелии, гласила: коллектив Валдайского леспромхоза принимает обязательство заготовить и вывезти в первом квартале 1944 года семьдесят тысяч кубометров, то есть выполнить два плановых задания, и призывает коллективы всех леспромхозов Карелии последовать их примеру... Она была подписана директором и главным инженером леспромхоза, парторгом, рабочим комитетом и группой передовых рабочих.

Прочитанное не произвело на Ковалева никакого впечатления. Возвращая бумагу Малышеву, он буднично проговорил:

— Трепотня. Им придется возить по девятьсот кубометров в день, даже с хвостиком. План мы им утвердили в объеме тридцати пяти тысяч, по четыреста пятьдесят кубов в день, — молодцами будут, если это выполнят. У них возможности в пределах четырехсот кубов.

— Трепотня, говоришь? — уже совсем деловым тоном проговорил Малышев, засовывая бумаги в папку. — А некоторые товарищи считают эти обязательства важнейшим политическим документом. Вот так, милый человек. Предлагают на основе этого документа развернуть соревнование всех лесозаготовителей Карелии. Понимаешь? Нам с тобой в первом квартале будущего года придется два плана выполнять. Потянем? Хватит силенок?

— Если выполним один, была не была — любой ценой достану бутылку водки, сяду за стол, выпью всю, а потом двое суток буду отсыпаться.

Малышев опять заулыбался.

— Неужто меня не позовешь? У меня своя водка будет.

— Тогда позову. Две бутылки на двоих — как раз.

— Ну ладно, — проговорил Малышев, — шутки шутками, а сегодня в восемь вечера у Солякова совещание по этому вопросу. Давай-ка пойдем оба.

***

Вечером у Солякова собрались все члены бюро, заместители председателя Совнаркома, ответственные работники отделов ЦК и Совнаркома. Соляков зачитал письмо леспромхоза, предложил поддержать почин валдайцев — организовать республиканское соревнование на основе их вызова и попросил присутствующих высказаться.

Последним должен был выступить Малышев.

— Петр Васильевич, — обратился он к Солякову, — я очень давно был в Валдае и не смогу доложить подробно и обстоятельно. А товарищ Ковалев был там недавно: занимался организацией Валдайского леспромхоза.

— Ну что ж, — согласился Соляков, — докладывайте, товарищ Ковалев.

Ковалев видел настроение присутствующих, понимал, что вынужден выступить против уже обговоренного и продуманного крупного мероприятия и вполне может остаться в одиночестве со своими возражениями.

— Петр Васильевич, — начал он, — товарищи, я в трудном положении, но обязан сказать. Не знаю, как родился на свет этот документ, но я уверен, что родился он по недоразумению.

Участники совещания задвигались, оборачиваясь к Ковалеву. Только Малышев продолжал сидеть спокойно. Соляков тяжело посмотрел на Сергея. На его переносице легла глубокая складка.

— Объяснись! — негромко, но строго приказал он Ковалеву.

Ковалев сказал, что обязательства валдайцев вдвое превышают возможности. Четыреста, максимум четыреста пятьдесят кубов — столько они возить могут.

— Но они уже возят по семьсот с лишним! — выкрикнул работник Совнаркома.

— Головой отвечаю, что больше четырехсот пятидесяти кубов они возить не могут, нечем.

В кабинете Солякова стало шумно.

— Александр Иванович, — обратился Соляков к Малышеву, — ты что скажешь?

— Я полностью поддерживаю Ковалева, Петр Васильевич. И с обязательством товарищей из Валдая, и со сводками, поступающими от них в последние дни, творится что-то непонятное. А разобраться с ними по-настоящему до полного ледостава на Выгозере нет никакой возможности: отрезаны от мира.

Соляков постучал по столу карандашом. Стало тихо. Сердитым взглядом он уставился на Ковалева и, двигая желваками, проговорил:

— Вы, Ковалев, поезжайте в Валдай, разберитесь на месте. Мы будем ждать неделю. Докажете свою правоту — хорошо, не докажете — пеняйте на себя.

Когда вышли с совещания, Ковалев обратился к Малышеву:

— Что будем делать, Александр Иванович, как мне попасть в Валдай?

— Попробуй из Сегежи пароходом по Выгозеру. Там, правда, ледостав уже начался, но попытаться можно. Иного выхода нет. Через Сумпосад в это время не попадешь. Возьми «Толстика» и «Экспортлес-7», у них корпуса крепче других пароходов, да и надежнее двумя идти.

***

Два парохода по очереди ломали лед, девяносто километров льда — от Сегежи до Валдая. Капитаны пароходов слезно умоляли Ковалева не задерживаться на берегу дольше трех часов, чтобы не зазимовать в Валдайской бухте.

Прибыли вечером затемно. По пути в контору леспромхоза Ковалев зашел на конюшню — там тускло светил огонек керосинового фонаря. В конюшне поперек прохода лежала дохлая лошадь.