Лилли Промет - Девушки с неба

Раз в месяц Эльфи заказывала на воскресное утро извозчика к крыльцу и помогала баронессе сесть в пролетку. Когда фрейлейн была готова ехать, она тычком трости в спину извозчика подавала знак трогаться.

Однажды, ранним осенним днем, когда Элизабет Ульрике вышла из церкви Нигулисте и хотела взойти на ожидавшую ее пролетку, она выронила из рук трость. Фрейлейн хотела было отдать распоряжение извозчику, но какой-то незнакомый юноша поднял трость с земли.

Молодой человек был красив. Светловолосый и с несказанно красивыми голубыми глазами. Его улыбка пленила даже такую старую женщину, как баронесса.

— Благодарю, — сказала баронесса молодому человеку. — Но я должна заметить, что нынешняя молодежь вообще-то дурно воспитана. А по-немецки вы говорите?

— Я немец, баронесса.

Фрейлейн была очень удивлена.

— Вы меня знаете?

Молодой человек снова улыбнулся и смущенно уставился в землю.

— Я вас где-то видела, — сказала баронесса, но не смогла припомнить. — Может быть, вы знаете где?

— Знаю, — ответил молодой человек. — Позвольте мне помочь вам, баронесса? — Он деликатно поддержал старую деву под локоть и помог ей сесть в пролетку. — Вы не сочтете за наглость, если я провожу вас до двери вашего дома?

Естественно, это ошеломило Элизабет Ульрике. Если бы молодой человек не был столь прекрасен и благовоспитан, баронесса, безусловно, прогнала бы его. Теперь же она показала тростью на сиденье рядом с собой.

Так и поехали из нижнего города на Вышгород маленькая баронесса, словно птица с большим клювом, и молодой человек с голубыми, по-детски мечтательными глазами.

По дороге баронесса говорила о страшных временах и о том, как изменился мир. Но она надеялась, что доживет до тех пор, когда фюрер позовет ее приехать на родину отцов.

Молодой человек внимательно слушал и, когда пролетка остановилась у двери дома, подал баронессе руку, чтобы помочь ей сойти на землю. Элизабет Ульрике сказала:

— Я так и не выяснила, где я вас видела.

Но молодой человек не успел ответить, потому что в дверях показалась госпожа Эльфи, вышедшая встречать хозяйку. Заторопившись, Элизабет Ульрике быстро решила:

— Я принимаю по пятницам. Тогда и расскажете.

Молодой человек поблагодарил счастливой улыбкой, поцеловал даме руку и стоял на тротуаре до тех пор — и даже чуть дольше, — пока госпожа Эльфи не заперла высокую темную дверь.

— Вы знаете этого симпатичного молодого человека? — спросила утомленная впечатлениями прогулки баронесса у госпожи Эльфи, когда та помогала старой деве освободиться от одежды, в которой Элизабет Ульрике ходила в церковь. На постели ждало теплое домашнее платье, а в столовой, на краю длинного стола, серебряный прибор и цыпленок, накрытый куполом.

— Конечно, знаю, — радостно ответила госпожа Эльфи. — Разве же фрейлейн не помнит его? Он учился в школе напротив, и школьная нянечка, которая помогала нам мыть окна, была его родственницей.

Баронесса задрожала от негодования.

— Что за глупости вы рассказываете? — воскликнула она.

За обедом она сердилась, что прислуга приготовила цыпленка недостаточно мягким. Но ведь госпожа Эльфи сама видела, как легко отделялось мясо от косточек.

Молодого человека звали Рейнхольд. И все то, что сказала госпожа Эльфи, точно соответствовало истине.

В пятницу, в приемный день, когда он пришел к ним с визитом, баронесса уже заметно остыла. Рейнхольда угостили чаем. Он сидел напротив Элизабет Ульрике, чинно пил из маленькой голландской чашки и краснел всякий раз, когда фрейлейн обращалась к нему.

Баронесса говорила о величайшей мечте своей жизни — увидеть фюрера и Германию. Говорила, что эстонцы ленивы и глупы. Что этот маленький народ оскорбительно неблагодарен по отношению к великому немецкому народу, который сделал для эстонцев так много добра.

И под конец — что прислуга недостаточно парит цыпленка, чтобы он стал мягким как полагается.

После этого баронесса стала более снисходительной и пыталась припомнить, о чем собиралась спросить у Рейнхольда. Но в этот вечер она так и не вспомнила и оставила вопрос до следующего раза.

В следующее свидание она велела Рейнхольду рассказать о себе.

Еще ребенком он остался сиротой, но был обеспечен маленьким наследством. Это позволило ему окончить гимназию и поступить на службу, в солидную немецкую фирму мелким чиновником.

Под конец Элизабет Ульрике спросила:

— А тетя? У вас ведь есть тетя? — Она думала, что Рейнхольд станет отрицать это, потому что какой же образованный и красивый юноша согласится признать школьную нянечку своей родственницей.

Но Рейнхольд посмотрел грустно на фрейлейн:

— Да, наша школьная нянечка. Она была очень хорошим человеком, баронесса. Она умерла.

— Она была очень добра ко мне, — добавил Рейнхольд, помолчав.

— Вам, наверное, нужны деньги взаймы? — спросила Элизабет Ульрике, насторожившись.

Рейнхольд покраснел до корней волос.

— О нет, что вы обо мне думаете, баронесса!

Вечером, ложась спать, старая дева была весьма недовольна выглаженными Эльфи лентами чепца.

Всю длинную темную осень Рейнхольд приходил к баронессе пить чай, и не только по пятницам, но и в другие дни недели.

В послеобеденные часы они всегда сидели в зале-столовой перед белым мраморным камином, освещенные его огнем. И им было хорошо, потому что на дворе в большинстве случаев шел дождь и ветер лепил на окна последние листья с деревьев.

— Смотрите, еще один листик, — говорила фрейлейн.

Дверь из столовой в спальню была всегда закрыта. Но Рейнхольд знал там каждую мелочь. Вечерами, в темноте, он, бывало, смотрел из окна класса, как баронессу раздевали, как она перед зеркалом завязывала ленты чепца, как Эльфи клала ей в ноги под одеяло грелку.

Непонятным оставалось лишь одно, почему баронесса, прежде чем забраться под одеяло, долго бесцельно ходила по комнате. Но позже фрейлейн велела сделать на окна спальни ставни, чтобы шум из школы меньше мешал ей и можно было дольше спать.

После окончания гимназии Рейнхольд больше ни разу не приходил к тете. Попечительский приходской совет немецкой церкви поместил его тетю в богадельню, где она и умерла.

Лишь месяц спустя после ее смерти Рейнхольда попросили прийти за тетиными вещами. Это были украшенная фиалками чашка и еще молочник, шкатулка для рукоделия и рамка для ришелье. И еще книга церковных псалмов с золотым обрезом. Лишь от продажи двух русских царских серебряных рублей и золотых часов он получил немного денег.

Рейнхольд был достоин лучшей участи, и ему требовалось больше, чем он имел. Для начала ему были необходимы хотя бы два порядочных костюма, не говоря уже о рубашках, перчатках и галстуках. Ему требовалось еще очень многое, чтобы хорошо чувствовать себя.