Лилли Промет - Девушки с неба

Колхозники с нетерпением ждали конца учебного года. Каждая пара рук была на счету. Предстояла тяжелая борьба.

Бетти уже не нужны были сапоги Искандера Салимова, и она отнесла их Вареньке. Та предложила Бетти сесть и вытерла передником стул. Но гостья торопилась, и Варенька увидела в окошко, как художница своей тяжелой походкой шла через площадь Карла Маркса.

«К кому же она пошла? — подумала Варенька печально. За площадью Карла Маркса жила новый директор школы Амина Абаева. — Прежде все ходили к Искандеру, а теперь к новому директору…»

Бетти спешила к Амине Абаевой. Там она открыла саквояж, такой старенький, что невозможно было определить, к какой эпохе он относится. И положила на стол две кукольные головы.

— Видишь, действующие лица здесь. Напиши для них пьесу, или вирши, или что-нибудь вроде этого.

Амина громко рассмеялась. Одна кукла — Анька, другая — милиционер Ганеев.

— Попробую, — согласилась Амина.

Потом художница сказала, что ей нужен для шинели Ганеева кусочек синего сукна. Амина обещала достать.

— Было бы еще лучше, если бы эти вирши можно было петь на обоих языках, — подмигнула Барба.

Амина обхватила колени руками, — казалось, она уже что-то придумала.

— Это мог бы быть коротенький скетч: открывается занавес, за стойкой показывается Анька, входит покупательница… надо бы еще одну куклу.

— Женщину? — спросила Барба.

— Да. Она спрашивает пирожки. Анька не отвечает, потом что-то бросает на стойку… потом приходит милиционер Ганеев, на руке большие часы, наклоняется к стойке, щекочет Аньку под подбородком и еще кое-где. Анька как молния выскакивает из-за стойки и вытаскивает целую пригоршню пирожков, потом еще раз скрывается за стойкой и появляется с бутылкой водки, величиной с Ганеева… Ну как?

— Так! Так! — похвалила Барба. — Давай! Давай, — и пообещала сейчас же пойти домой, смастерить куклу, бутафорские пирожки и бутылку.

В теплом сумеречном весеннем воздухе звенели комары, а по деревне бродили мальчишки и под гармошку тянули монотонную скучную песню. «Ничего, — думала Бетти Барба, — скоро у вас будут новые песни».

Через неделю даже петухи кукарекали на заборах:

Население Такмака одобрило скетч бурными аплодисментами. После куплета, который звучал примерно так:

Ганеев в первом ряду не выдержал, вскочил и гневно затряс кулаками:

— Ах так! Вы порочите советскую власть!

Он так гневался, так выходил из себя, что люди качали головами: смотри-ка, Ганеев всерьез думает, что это он и есть советская власть!

Куклы могла сделать только Бетти Барба, это было всем ясно, но кто написал стихи? Анька старалась выяснить это всеми способами.

— А что, разве неправда? — спросила Варенька Салимова в ответ на Анькины расспросы. Никогда в жизни она никому еще не отвечала так грубо.

Мария Цветочкина клялась, положив руку на сердце, что она не умеет писать стихи, и другие не умели тоже.

— Женщины становятся завистливыми и злыми, если с ними никто не спит. Аксиома! — так Анька понимала мир, людей и человеческие законы.

Дважды Сенька получил от матери нахлобучку за то, что ходил к Бетти Барбе. Анька выхватила у него из рук его работу — жеребенка с большой головой — и разбила об землю. Сенька укусил мать за руку, взвыл и до тех пор буйствовал под кроватью, пока не уснул там.

Бетти Барба несколько дней ждала своего ученика. И однажды после уроков пошла в столовую.

— Я хочу с тобой поговорить, — сказала Барба.

— Ну что ж, говори! — позволила Анька и стала собирать со столиков грязные тарелки. Она нарочно заставила Барбу стоять и терпеливо ждать.

«Пришла вымаливать прощенье», — ухмыльнулась Анька и еще ниже нагнула свое лицо над счетами. На этом «агрегате» она рассчитывала каждую копейку. По ее мнению, это был признак хороших манер, а Аньке нравились хорошие манеры. Она быстро научилась с безразличным, пресыщенным выражением на лице отбрасывать костяшки счетов. Она подчеркивала всю важность этого занятия, чтобы люди почувствовали ее превосходство. Так же, как и сейчас.

— Ты чего не пускаешь ребенка учиться? Разве ты, глупая женщина, не понимаешь, какой у тебя необыкновенно талантливый сын! — сказала Барба. Она сказала это просящим, почти покорным тоном. Анькина маленькая круглая рука остановилась на счетах.

— Если ты сюда пришла питаться, так садись за стол и жди! — крикнула она. — Других дел у меня с тобой нет. А меня и моего мальчишку оставь в покое, а то пришлю тебе налогового инспектора. Аксиома. Пусть выясняет, как ты за свои картинки грабишь колхозников!

— Это ты серьезно? — спросила Барба с рассеянным, озабоченным выражением лица.

— Что, испугалась? — злорадно усмехнулась Анька, и в глазах ее, зеленых и злых, сверкнул огонек.

— Нет, я говорю о Сенечке. Ты не смеешь ему запрещать, — объясняла Барба. У нее было усталое, грустное лицо, мешки под глазами, и из-под шляпы высовывались пряди седых волос.

«Она глупая или притворяется?» — думала Анька о старой художнице и немножко растерялась. Она не могла представить себе, что есть люди, к которым вообще не пристает грязь.

В отместку за песенки, которые распевали теперь жители Такмака, Анька кормила их каждый день жидкой водянистой похлебкой. Но когда на колхозном собрании было решено прогнать ее из «нарпита», Анька нагло рассмеялась.

— Руки у вас коротки! Не колхоз меня сюда назначал. И нет у колхоза права меня отсюда снять!

Она тут же потребовала лошадь, чтобы ехать в район.

— Нельзя, — сказала председатель колхоза Фейма Ибрагимова. — Пока не кончим сев, лошадь не получишь. Все лошади на полях.

В полночь, когда бригадирши только начали составлять отчет о пахоте, в контору пришел милиционер Ганеев. Он тоже требовал лошадь, чтобы ехать в райцентр. Но и ему председательница отказала.

— У меня срочное дело.

— У нас дела более срочные, — сказала Фейма.

— Я требую!

— Не дам.

— Я доложу об этом начальству!

— Пожалуйста!

— В последний раз спрашиваю: дашь?

— Нет.

Бригадирши усмехались, уткнувшись носами в отчет. Они смеялись слишком рано — на следующее утро выяснилось, что Ганеев и Анька на рассвете уехали-таки в районный центр.

Вызванный в правление конюх недовольно стоял перед председательницей. Несколько лет назад эта девчонка еще бегала в школу, а теперь, ишь, командует!

— Кто тебе разрешил? — грозно спросила молодая председательница.

Ого! Смотри, смотри, какая грозная выискалась.