Лилли Промет - Девушки с неба

Барба потянулась, чтобы взять газету, она уже думала о чем-то другом.

— Читала? В течение десяти дней реализовали заем. Вместо десяти получили тринадцать миллиардов рублей, даже пришлось прекратить подписку. Ну что ты на это скажешь?

Лескова кивнула. Она лежала на спине, подложив руки под голову.

Такмак раскрыл все шкатулки и сундуки, вывернул все свои карманы. Учителя и ученики, колхозники, работники молочной фермы и персонал больницы предлагали свои наличные деньги и будущую зарплату.

Жена кузнеца Пярья принесла несколько тысяч рублей — продала козу. Сестра больницы Ксения Белобородова отказалась в пользу займа от полугодовой зарплаты, и стесняющийся Рууди Популус положил на стол свои рубли.

Однажды после обеда Барба получила у Вари Салимовой старые сапоги ее мужа, которые все-таки пропускали воду меньше, чем рваные калоши Бетти. Подняв юбку и завернув полы пальто, Бетти шлепала по воде домой.

По брюхо в луже стояла свинья и мечтательно чавкала. Эта неженка принадлежала Аньке, которая ни во что не ставила презрение мусульман.

Ржавая мятая кастрюля плавала перед домом, и дверь уборной дрейфовала к реке. Бетти Барба забыла про подол юбки и про полы пальто и, смешно задирая ноги, побежала спасать дверь. Она победно приладила ее на место, потом, мокрая и грязная с ног до головы, ругаясь от удовольствия, остановилась отдохнуть.

— Жить, мой Луцилий, — значит бороться! — воскликнула она басом.

В тот же самый вечер она занялась изготовлением кукол. Их было уже много — Красная Шапочка, Иван-царевич, Петрушка-Иностранец. Воскресными вечерами она складывала своих кукол в саквояж и шла в детский сад, в гости к ребятишкам.

Сейчас Бетти Барба взяла из ящика комок светло-желтой глины и смотрела на него поначалу задумчивым, рассеянным взором.

Однажды под вечер она встретила Кристину у колодца и остолбенела, так хороша была девушка. Бетти ворчала на то, что она давно не показывается, и позвала ее к себе в воскресенье.

Девушка покраснела от удовольствия, и ей стало неловко. Опуская ведро в колодец, она посмотрела вслед художнице: попыхивая цигаркой, та несла домой воду в помятом жестяном бидоне.

Воскресенье наступило пасмурное, сеял противный дождик. Погода была гнетущая, давило на глаза, на душе становилось пасмурно. Гуси маршировали по раскисшей дороге, все в ряд, белые, как девочки в день конфирмации. Временами они дружно останавливались, вытягивали шеи и гоготали на всю деревню. На Кристину они шипели, пытались ущипнуть ее за полу пальто и не хотели уступить ей дорогу.

Кристина смеялась и боялась одновременно.

Дом Бетти одиноко стоял на берегу реки, большие лужи у самого порога. На первый стук ответа не последовало. Кристина постучала еще. Бетти высунула голову в дверь. Увидев Кристину, Бетти явно обрадовалась, но почему-то сказала вместо приветствия:

— Я хочу еще поработать, Кристина. У меня уже несколько дней зря пропало. Понимаешь? Будь добра, немножко погуляй, а потом возвращайся! Слышишь?

Чтобы не молчать, Кристина тихо сказала:

— Да. А долго?

— Что долго?

— Надо гулять?

Бетти и сама не знала и без долгих разговоров закрыла дверь. Звякнула щеколда. Кристина постояла немного, ожидая неизвестно чего.

В первый момент захотелось побежать домой. Но дождь все еще шел, земля размокла и чавкала под ногами. Кристина пошла на высокий берег Шайтанки, далеко за деревню; плакала, глядела на желтую безразличную воду и решила больше никогда не ходить к Бетти.

Пахло весной. Это успокаивало. И Кристина задумалась: «Немножко — это сколько? Я уже достаточно долго гуляю. Может, пора вернуться к Бетти?»

Бетти встретила ее бурным восторгом:

— Я боялась, что ты не придешь, что ты обиделась. Слава богу, ты не дура. Какое счастье! — прибавила она деловито.

Потом она попросила Кристину посидеть и сказала, что она еще немножко поспит, потому что после работы всегда надо спать.

— А что вы думаете? Мне уже за семьдесят. — И Бетти стала раздеваться. Она залезла под одеяло и вздохнула с блаженством.

— Только десять минут! — сказала Бетти и сразу же закрыла глаза. Ее лицо стало гладким, без морщин, молодым и безжизненным.

Точно через десять минут она проснулась и открыла свои маленькие хитрые глаза. Щеки и нос ее покраснели, и морщины вернулись на свои места. Ее лицо снова стало старым, но полным жизни.

— Так. Теперь я снова в форме, — бодро сказала она и стала одеваться.

Кристина оглядывала комнату. Какая-то незаконченная скульптура была укутана мокрой тряпкой, а на полу, повернутые лицом к стене, стояли рисунки и картины. Художница не любила показывать свои незаконченные работы.

— Что ты делаешь! — закричала она на Кристину, когда та хотела снять с табурета ножик, глиняный кувшин и луковицу, чтобы сесть. — Мой натюрморт, — жалостно сказала Барба. — Здесь вообще нельзя ничего трогать. Знаешь что? Залезай лучше на нары. У тебя ноги мокрые, и вообще холодно.

Кристина отказывалась, это было смешно. Но Бетти настояла на своем и еще накрыла Кристину своим клетчатым пальто. Так было уютно и тепло, и Кристина улыбалась. Бетти сидела на краю нар, с любопытством смотрела на Кристину и курила.

— Я терпеть не могу, когда мои гости бродят по комнате. Гораздо удобней держать их в постели. Тогда они сидят на одном месте, и ничего не трогают, и не устраивают у меня в комнате беспорядка.

Какой беспорядок ей еще можно устроить? Тут и так беспорядка хватает. Иди пойми, на столе шляпа Бетти рядом с куском хлеба, натюрморт это или просто шляпа и хлеб?

Бетти сидела, покуривала и поглядывала на глину в ящике, которая под ее руками должна приобрести форму и смысл.

— Кристина, ты комсомолка?

— Нет, — ответила девушка.

— Какого же черта ты не вступаешь?

— Не знаю.

— А кто знает?

Кристина задумалась.

— Я смотрела на тебя у колодца. У тебя еще все впереди. А я довольна своими семьюдесятью. Что было, то было. Теперь у меня достаточно времени думать и рассуждать. Чего мне не хватает? Только бумаги мало и других материалов для работы. Кофе тоже нет. Лакай с утра до вечера этот кипяток, так что в животе булькает. А в остальном такой старой карге, как я, не на что жаловаться. Все равно эти годы мне отпущены сверх лимита…

Она хотела еще что-то сказать, но в это время в дверь постучали.

— Войдите! — крикнула Бетти.

Гость оказался маленьким, худым мужчиной. Одежда на нем обвисла, а ботинки на ногах были, наверно, детские. На плаксивом лице воровато бегали глаза, прицеливаясь ко всему.

— А-а! Это ты, Пупсик? — спросила Бетти без всякого удивления. — Как ты сюда попал?

Гость топтался в дверях, переступая с одной крошечной ноги на другую.