Григорий Медведев - Миг жизни

Запах в центральном зале стоял привычный — сладковато-тошнотный. Я поскользил туда-сюда ботинком по белой нержавеющей облицовке пола. Скользко. Заметил на поверхности металла влажноватые подсыхающие полосы. Ясно! Санпропускница Маруся только что протерла все контактом Петрова (дезактивирующий раствор из смеси керосина и кислот). Дело нехитрое… Ведро с раствором контакта, швабра и половая мешковина… Маруся в резиновых перчатках по локоть, словно акушер-гинеколог, берет тряпку, опускает ее в ведро, отжимает коричневый пенящийся раствор, накидывает мешковину на поперечину швабры и — пошла-поехала…

Вася Крамеров стоит у металлических нержавеющих перил и с важным видом смотрит вниз, на заполненный водой реактор.

Блестящая полированная штанга перегрузочной машины зависла над самым уровнем. Ею-то и придется сцепляться с кассетой и извлекать далее насухо в воздух…

Я подошел ближе.

— Смотри, — сказал Вася важным голосом.

Я посмотрел вниз, на дно шахты.

— Все понятно, — сказал я, увидев нехитрое древнее приспособление.

Из рифленого листового железа (другого не нашлось) был сварен лоток с высокими бортами и в виде мостика переброшен от фланца корпуса реактора к порогу бассейна выдержки.

Мысль простая: если кассета сорвется с захвата во время транспортировки, то упадет в лоток. Оттуда ее можно будет зацепить крюком крана и скинуть в бассейн, что называется, вчерную, свалив на дно… А что делать?

Вася Крамеров не внял моему ответу и стал нудно и долго объяснять, что-де вот ему и мне выпала великая честь первыми осваивать новую технологию перегрузки атомной активной зоны…

Зеленые, сейчас очень серьезные глаза его слегка блестели от еле сдерживаемого волнения. Плоские впалые щеки чуть запунцовели. Голос был вещающим и торжественным.

— Мне все понятно, — повторил я. — Чистейшая деревня, Васек…

— Какая деревня?.. — спросил он удивленно, но «Васек» ему явно не понравился, и вытянутое лошадиное лицо его помрачнело.

— Все понятно мне! — снова и уже раздраженнее сказал я. — Будем хватать палки (в разговорном обиходе у эксплуатационников слово «палка» означает суточную дозу по гамма-облучению).

— Кто будет хватать?.. Какие палки?.. — удивился слишком интеллигентный Вася Крамеров. И, смущенно улыбнувшись, спросил: — Зачем так обнаженно?

«Но все же… — подумал я. — Как он быстро вошел в роль… И живет себе в полном согласии со своей завышенной самооценкой…»

— Давай посмотрим картограмму перегрузки, — предложил я, пока Вася Крамеров соображал, кто и какие «палки» будет хватать после того, как я приму у него смену.

Мы подошли к столу. Я — быстро и нетерпеливо, он — в некоторой задумчивости. Вполне может быть — он был обижен…

Картограмма перегрузки — это схема атомной активной зоны в плане, напоминающая по рисунку кусок пчелиного сота круглого очертания. Те же шестигранные ячейки, как у сота, только покрупнее. Каждая ячейка пронумерована. Любая операция по извлечению и перестановке кассеты фиксируется в картограмме и скрепляется росписью ответственного начальника смены.

Я придирчиво все проверил. Картограмма была в порядке. Имелась также запись в журнале заданий, сколько и каких кассет следует перегрузить и куда…

В принципе, центр активной зоны, как более теплонапряженный и полнее выгоревший, надо было выгрузить в бассейн выдержки, где кассеты, до их отправки на завод регенерации, пробудут не менее двух лет… Периферийную же часть зоны следовало переставить в центр, а освободившиеся ячейки загрузить свежими кассетами.

— Все! — сказал я и расписался в приемке смены.

Вася Крамеров, в чем-то, как мне показалось, неудовлетворенный, тоже поставил свою роспись и сказал:

— Ну я пошел… — А сам все не уходил. Чего-то ждал.

«Кольнуть меня хочет, что ли?..» — подумал я и стал прощаться:

— Счастливо, Васек, топай… Пешком пойдешь или на автобусе?

Вася у нас был любитель ходить с работы и на работу пешком. Десять километров в одну сторону. Идет по асфальту эдакая жердь. Циркули переставляет. Честно говоря, мне это в нем даже нравилось. Упорство привлекает… Но сейчас два часа ночи. Спать охота…

— Пешком, конечно, — говорит Вася, очень чисто произнося слово «конечно».

«Ечно, ечно, ечно…» — повторяю я про себя чисто звучащее окончание слова.

Наконец Вася уходит, так и не сказав мне в ответ нечто принципиальное и колкое. Я удовлетворенно отметил это как признак высокой культуры и воспитанности.

«Нелегко ему будет… — подумал я. — Быть ему великим начальником или… переломают ему его циркули у самого входа туда…»

Когда Вася ушел, мне почему-то стало совестно.

И вроде ничего такого я не сказал. Да-а… Вот всегда так. Обидишь человека, а потом каешься.

Я остался один. Центральный зал молчал. В огромном пустом объеме ни звука. И как-то невольно начинаешь прислушиваться. И слушаешь, слушаешь… До звона в ушах… Люблю я эту железную тишину в периоды ремонтов. И даже какое-то умиротворение испытываю порою… Но такая тишина всегда обманчива. А любой внезапный шум в ней обретает громовые раскаты…

Звонок с блочного щита управления заставил меня вздрогнуть. СИУР (старший инженер управления реактором) доложил, что смену принял.

В общем-то, СИУРу сейчас делать нечего. Его главная и единственная задача во время перегрузки — следить по приборам, чтобы каким-нибудь хитрым образом не начался разгон на мгновенных нейтронах.

Все же, как ни крути, атомное дело в чем-то от дьявола. Тут нужен глаз да глаз.

— Карауль, не дрыхни, — сказал я ему и принюхался.

Пол уже подсох, но запах контакта Петрова еще не выветрился. И сверх того — пахло железом. Эдакой кисловатинкой. Так мне казалось. Другим, может, иначе покажется… И пластикатом воняет. Вон, в углу, новые пластикатовые комбинезоны, припудренные тальком, возвышаются аккуратной кучкой. Неприятный запах, но давно уже привычный, свой… К чему только не привыкает человек!

Я подошел к нержавеющим перилам, огораживающим надреакторную шахту. Хотел было схватиться руками за поручни, но решил проверить, нет ли на них бетта-активности. Ребята в течение дня ковырялись внизу, около реактора. А там грязи не убывает, хотя все время моем… Захватали небось перила-то.

Я приспустил рукав белого лавсанового комбинезона, потер им о поручень, подошел к прибору и приложил рукав к датчику.

«Так и есть! Три тыщи распадов…»

Позвонил Марусе. Сказал, чтобы протерла перила контактом Петрова и вдобавок отмыла еще порошком «Новость».

Справа от шахты, над кольцевым бассейном, возвышался нержавеющей горой верхний блок (крышка) реактора. Нижняя, наиболее активная часть его, была погружена в воду, но все равно от него здорово фонило, и к концу вахты, как это часто бывало и ранее, разболится голова. А перед тем как наступит головная боль, прошмыгнет в душе легкое гамма-веселье, вызванное облучением… Это уже стереотип…