Григорий Медведев - Миг жизни

«Вот уж правда расшевелил кучу…» — подумал я о комплекте защитной спецодежды, горкой сложенной в углу центрального зала.

Между тем Супреванов уже спустился на нижний марш нержавеющей лестницы, причмокивая и пришлепывая чунями по металлу, и ступил на дно шахты. Осторожно нащупывая ногами опору, прошел к фланцу корпуса реактора, из которого частоколом торчали толстые шпильки с черной от молибденовой смазки резьбой.

Он наклонился и взял лежавшую на дне шахты горящую фару подсветки (наше изобретение), которую успел включить еще наверху. Мне показалось, что он без резиновых перчаток.

— Мишка! — крикнул я. — Е-ка-лэ-мэ-нэ! Ты что, без перчаток?!

Он посмотрел вверх, щербато улыбнулся, поднял руки и поскрипел резиной о резину.

Фара подсветки опускалась в воду как парашют, покачивая из стороны в сторону коническим отражателем и матовым веером луча.

Под семиметровой толщей воды виднелась активная зона ядерного реактора. Еще четыре дня назад она работала…

Иногда вот так подумаешь: «Черт знает что!.. До чего докумекались люди!..»

Критмасса атомной активной зоны с радиоактивностью ядерного взрыва всего под семиметровой толщей воды, а ты стоишь себе — и хоть бы хны!

Вплотную над уровнем воды гамма-фон составляет всего семь-десять миллирентген в час. В активной же зоне теперь — не менее двадцати тысяч рентген в час…

Тарас Григорьевич щелкал ключом управления. Телескопическая штанга с телекамерой и захватом кассеты мерно погружалась в воду.

Просунув руку сквозь частокол шпилек, Миша поводил и потряхивал кабелем, направляя фару подсветки ближе к искомой кассете. Фара медленно опускалась. Световой луч, все уменьшаясь, сфокусировался наконец на активной зоне, более четко высветив группу ячеек, находящихся в его створе.

Я смотрел на Мишу, на его спокойные, экономные движения и испытывал почему-то неприятное чувство. Мне хотелось, чтобы он скорее ушел оттуда. Шахта грязная. На дне ее и стенах не менее двадцати тысяч распадов на квадратном сантиметре. Нормально она ведь должна быть заполнена водой. До недавнего времени так и было. В воде мы таскали отработавшее ядерное топливо.

Грязь, грязь, грязь… — вот это мучило.

Наконец Миша, закрутив кабель на шпильке корпуса реактора, не спеша направился к лестнице.

«Отличный мужик!» — подумал я о нем и шагнул в будку к Тарасу.

На экране телевизора показалась несколько сформированного вида (телекамера смотрела наклонно и сбоку) группа шестигранных ячеек активной зоны. Четко различимы заманы головок кассет. А вот и движущийся вниз набалдашник (байонет) захвата.

— Байонет подошел к заману, — спокойно сказал Тарас и, глянув на меня, спросил: — Вводим?

Я промолчал. Взял трубку телефона и позвонил на блочный щит управления предупредить СИУРа Захаркина, что начинаем стыковку. Четко представил его. Бледный, тощий. Один у пульта. Порою внимательно, как-то даже прицельно, вглядывается то в зайчик гальванометра, то в самописец нейтронной мощности. И сам себе спокойно так говорит: «Все глухо…»

Потом берет коробочку с карманными магнитными шахматами, близко подносит к своему острому бледному носу и играет сам с собой.

— Захаркин, — послышалось в трубке.

Голос был альтовый, спокойный и немного вопрошающий, будто СИУР сам себя спрашивал, уточняя, Захаркин ли он.

— Играешь? — спросил я, представляя удивление на лице СИУРа.

Захаркин помолчал, словно бы соображая, что ответить. Потом сказал с некоторой смешинкой в голосе:

— Слегка… Между делом…

— Начинаем стыковку с 15–32. Будь внимателен.

— Отлично! — сказал Захаркин, и я представил, как он отложил в сторону коробочку с шахматами и подвинул ближе к себе картограмму активной зоны и оперативный журнал. — 15–32, говоришь?.. Пометим…

— Следи.

— Слежу.

Я положил трубку и приказал Куркову:

— Начинай, Тарас!

Курков тут же дожал ключ, и на экране телевизора хорошо стало видно, как телескопическая штанга перегрузочной машины, потерявшая под водой свой блеск, с байонетом на конце, быстро пошла вниз. Захват вошел в отверстие замана в головке кассеты. Произошло нажатие пружины, поворот байонета, щелчок и захват…

— Все! — сказал Тарас Григорьевич.

Я смотрел на экран телевизора и думал: какое четкое изображение! Ни тебе подергивания, ни искажений. Не то что на домашнем…

Послышался гул шагов по железу, и в будку оператора вошел Миша Супреванов. Он уже снял с себя резиновые перчатки и пластикатовый полукомбинезон, но от него еще очень свежо несло пластмассовой вонью…

— Ну как? — хрипло спросил он.

— Состыковались, — сказал Курков, показывая всем видом своим, что он уже ждет и чуть ли не напрасно тратит время.

— Тащи! — приказал я.

Раздался щелчок ключа. Загудел мотор подъема. Кассета пошла. По изображению на экране казалось, что она идет как по маслу.

— Нагрузка? — спросил я.

— Норма! Пятьсот килограмм… — сухо ответил Курков, озабоченно поглядывая на динамометр. Но вдруг дернул ключом и тревожно выкрикнул: — Стоп! Семьсот кило… Что будем делать? — Он смотрел на меня строго и как-то даже безучастно, словно бы говоря: «Я свое дело сделал, теперь делай ты…»

Будто желая лишний раз убедиться, я переспросил:

— Заело?

Курков молча кивнул.

Вообще-то меня стала раздражать некоторая демонстративность в поведении Тараса. Но на этот раз я сдержался.

— Заело кассету, — позвонил я Захаркину.

Тот ответил:

— Кхе-кхе… Будем следить… У меня на приборах мертво…

А я в этот миг подумал, что он теперь снова отложил в сторону свои шахматы и как-то смешно задумался…

Я посмотрел на экран телевизора. Кассета казалась какой-то безучастной, спокойной. Шестигранненькая, как кохиноровский карандаш. И словно бы говорила: «Я-то что… Я ничего… Тяните, братцы…»

Я вышел из кабины оператора. Вслед за мной Миша Супреванов.

Мы оба одновременно нагнулись через перила и глянули вниз. Сквозь толщу воды в лучах светильников четко была видна высунувшаяся из активной зоны ядерная кассета. Торчала словно карандаш из пачки.

— И чего бы ей не идти? — спросил я вслух, ни к кому не обращаясь.

Поднимать с превышением усилия ядерное топливо ни в коем случае нельзя. Можно порвать шестигранный чехол, а там и ТВЭЛы (тепловыделяющие урановые элементы — трубочки, в которые запрессованы таблетки двуокиси урана), что приведет к выходу высокоактивных радионуклидов в воду и резко ухудшит радиационную обстановку на электростанции.

Сквозь толщу воды активная зона просматривалась четко, но все же словно через легкую вуаль.

Я не знал, что делать.

— Ты тоже думай! — крикнул я Тарасу. И предложил: — Попробуй дернуть туда-сюда мостом и тележкой. Покачай ее, матушку, слегка. Может, сойдет с места…