Григорий Медведев - Миг жизни

«Дедушка, а ты был молодой?»

«Был», — ответил Варенихин, вскинув брови.

«А маленький?» — не унималась Лялечка.

«И маленьким был…»

«А где же твои волосы? Ты будешь снова молодым?»

Варенихин умиленно рассмеялся.

«Господи! Какая она хрупкая… Какой крошечный комочек жизни!»

И, крепко-накрепко прижав внучку к себе, с грустью сказал:

«Никогда… Но ты моя молодость, мое бессмертие…»

Лялечка вдруг задергала ножками, уперлась ручонками в грудь деда, пытаясь вырваться из его рук.

А Варенихину стало так тревожно за внучку, так забеспокоился он, боясь, что она вновь улетит далеко и невозвратно. Крепко прижимая ее к груди, Варенихин вдруг заплакал, стал целовать милое нежное личико, шепча:

«Лялечка, радость моя, не улетай, пожалуйста, не оставляй дедушку…»

Суханов еще не спал. Он услышал, как всхлипывает во сне Варенихин, включил бра и подошел успокоить товарища.

Лицо спящего Варенихина было искажено страдальческой гримасой плача. Он то и дело всхлипывал, из плотно зажмуренных глаз выступали слезы и струйками стекали к вискам.

Суханов подошел к Варенихину. Бережно взял товарища за плечи и попытался повернуть на правый бок:

— Петр Кузьмич, дорогой, повернись удобнее, так тебе плохо…

Варенихин испуганно открыл заплаканные глаза, пробурчав: «Да-да-да», — послушно повернулся на правый бок и сразу же спокойно засопел.

Суханов постоял над ним немного, вздохнул, погасил свет и вышел на балкон покурить.

Часто и глубоко затягиваясь и зябко передергивая плечами, он то и дело поглядывал на гигантское звездное небо, ощущая, как все существо его заполняет щемящее чувство одиночества.

Но в здоровом теле — здоровый дух! Чувство одиночества постепенно отошло, и будущее представилось Суханову не столь мрачным. И впрямь ведь. Атомные электростанции, которым он отдал двадцать лет жизни, — это и есть та самая «жесткая», вынужденная энергетика, с ее активным и зачастую вредным воздействием на внешнюю среду обитания человека. Космос, привнесенный в земные условия.

А космос — это ведь не Природа в общепринятом эмоциональном человеческом восприятии. Космос — это материя, голая, безжизненная, страшная. И хотя все сущее есть Вселенная, космос, и он в нас, и мы в нем… Но так хотелось Суханову, чтобы все это было отдельно. Жизнь отдельно от смерти. И потому Природа для него — это прежде всего земля, горы, воды рек и морей, дожди, воздух, которым дышим, солнце, согревающее нас и ощущаемое очень земным, своим, милым и нужным, это леса и травы степей, это все живое вокруг нас, то есть все, что дорого и приносит радость человеку. Ах, как он любит все это!

И где-то там, впереди, когда люди перестанут враждовать друг с другом, когда страны и народы поймут, что земле, милой, доверчивой, как ребеночку, земле нужны любовь, ласка и созидательный, но сберегающий труд и совсем не нужно расщепленное ядро с его угрозой настоящей и будущей жизни, тогда соберут они все ядерные боеголовки и атомные активные зоны электростанций и отправят их ракетами в безжизненные пространства мирового космоса. Да, да. Пусть космос отправляется к космосу. С богом!

А нам, людям, пусть останется мягкая энергетика — солнце, ветер, вода.

Придумают! Придумают такие машины, устройства, электростанции, которые будут превращать колоссальную энергию солнца и ветра, которые везде вокруг нас, в электричество. Ведь первые шаги в этом направлении уже сделаны.

«Вот поработать, вот пожить бы тогда!.. — мечтательно подумал Суханов. — В мире без войн, без вражды и злобы… Прекрасное будет время!..»

В сущности, ведь человечеству не так уж много требуется электроэнергии, если бы не колоссальная трата ее на производство оружия и войну.

— Вот так-то! — сказал он вслух, задорно подмигнул гигантскому черному звездному небу и пошел спать.

Утром предстоит работа. Импульсы…

А звездопад продолжался. Огни в ночном небе, ярко вспыхивая, рассыпались и гасли.

Тот не ошибается, кто ничего не делает! — воскликнул молодой мастер сборочного цеха Коля Гончаров и напористо приказал: — Тяни! И — раз! Еще раз!

Всего лишь месяц назад, после окончания института приехав по направлению на завод, Коля Гончаров был назначен сменным мастером в сборочный цех.

Весь переполненный институтскими знаниями: математикой, физикой, всевозможными расчетами и способами конструирования, он готов был немедленно приложить все это к новому делу, но…

В жизни все оказалось и проще, и сложнее.

Когда он впервые после назначения на должность вошел в конторку мастера, там его уже поджидали двое слесарей-сборщиков из насосной бригады.

Увидев Гончарова, оба рабочих встали, уважительно поздоровались и столь же уважительно и серьезно, подсев к его столу, начали озадачивать молодого начальника.

Коле очень понравилось, что рабочие держатся с ним серьезно, без тени намека на его молодость и неопытность. Тут могло, конечно, быть и тщательно скрытое притворство, но… Нет, не похоже. Мужики действительно пришли по делу.

— Вот, Коля, погляди, какая штука получается, — сказал более пожилой, высокий и тощий, с плоскощеким обветренным лицом Калищук, — этот вот текстолитовый вкладыш опорного подшипника… Втулка, значит… — Он вертел в грубых, черных от металла и инструмента, но очень, как казалось Коле, умелых руках аккуратно выточенную, коричневую, со следами сетчатой основы, втулочку из текстолита. — Помоги, значит, рассчитай, как быть. Видишь ли, раньше мы всегда в воде втулки варили…

— Зачем? — удивился Коля. — Текстолит в воде варить? Что это — мясо, что ли? Суп из текстолита! Ха-ха!..

Рабочие не ответили на выходку Коли, терпеливо переждали, пока он позабавится своим остроумием, как-то даже в это время по-отцовски посмотрели на него.

— Суп не суп, — как-то застенчиво засмеялся Калищук, видимо не привыкший без толку веселиться, — а варить надо… Понимаешь, эта втулочка… Она в воде работает… Но если ее не подготовить предварительно и сухую поставить в насос, то потом от воды текстолит разбухает и заклинивает вал. Намучились мы много с этим, а после догадались, что надо его сперва сварить в воде, пускай набухнет. В набухшем состоянии проточить в размер и тогда уже на сборку…

— Понятно, — глубокомысленно промолвил Коля.

— Но теперь перед нами другая загадка возникла, — вступил в разговор второй рабочий, невысокий, плотный, с синими задумчивыми глазами, толстощекий Волков, — Видишь ли, раньше у нас все были насосы, которые воду качали, а теперь пошли маслонасосы. Как поведет себя текстолит? Будет разбухать или как? Что делать с вкладышами? Пускать на станок в сыром виде или… — Волков помолчал и добавил: — Два насоса мы уже угробили. Втулки размолотило и задрало уплотнения. Помоги, Коля.