Иосиф Келлер - Суровые дни

Чем ближе дом Таганцевых, тем сильнее крепла в Сергее решимость напрямик сказать Асе о своей любви. Почему он молчал раньше? Что удерживало его? Глупый стыд, застенчивость или страх услышать в ответ слова, убивающие надежду?

А сверкающее солнце как будто говорило: «Смелей!» Смотри, какой сегодня день!» Да, смелей! Этот важный разговор произойдет не дома, не в Асиной комнате. Сергей позовет Асю на улицу: сегодня так много веселого света. Они не спеша пойдут по самым тихим и безлюдным переулочкам. Никто не помешает. Осторожно сняв с Асиных рук теплые варежки, он благоговейно поцелует каждый ее палец.

Но вот и знакомое крыльцо. Сергей в нерешительности остановился: пойти ли через двор и кухню или; поднявшись на крыльцо, нажать белую кнопку звонка? А если Таганцев сам откроет парадное — что ему сказать? Пришел просить прощения за свое поведение? Или как-то объяснить, зачем надо было путать расчеты в чертежах?.. Нет. Врать, изворачиваться Сергей не хотел. Кухня вернее. Если Варвара Лаврентьевна и окажется случайно там, это не страшно.

Но только Сергей наполовину пересек просторный двор, как из кухни вышла мать, неся мусорное ведро. Кого-кого, а ее встретить Сергей не ожидал. Что она тут делает? Последнее время они, из осторожности, виделись только ночью, и то не дома, а в притулившейся на краю огорода баньке, где печатались листовки подпольного комитета. Во дворе никого не было, и Сергей без опаски подошел к матери. Они поцеловались.

Не ожидая вопроса, мать рассказала, что Варвара Лаврентьевна попросила по старой привычке покухарничать. Гостей названо много. Не дай бог, что не понравится из кушаний или сладостей. Конфуз получится. Варвара будто в чем-то оправдывалась перед сыном. Это неожиданно насторожило Сергея.

— По какому случаю, мама, праздник-то у них?

Варвара взглянула на Сергея и тут же отвела глаза. Сергей это заметил.

— Не слыхал разве? — спросила Варвара.

— Нет, — хрипло сказал Сергей. Волнение перехватило горло.

— Свадьбу справляют.

Произнесенная матерью фраза показалась настолько лишенной привычного смысла, что Сергей переспросил:

— Свадьбу?

— Асенька замуж выходит…

— Ася! Замуж?

Два эти слова, поставленные рядом, звучали несовместимо, кощунственно, чудовищно. Его охватил ужас: Ася потеряна навсегда. И самое страшное — сознание, что виновен он сам!

Разве обманешь материнское сердце? Варвара поняла, чего стоят сыну внешнее спокойствие, похожая на гримасу деланная улыбка и сказанное с усилием:

— Что ж. Как говорится: совет им да любовь!

Хотелось броситься к матери, прижаться, как в детстве, когда в ее теплых и ласковых объятиях находил защиту от ребячьих несчастий.

И шершавой, натруженной ладонью она осторожно коснулась глаз Сергея, словно смахивая невидимые слезы. Потом, погладив щеку сына, тихо сказала:

— Ничего, серенький. Переможется.

Сергей благодарно взглянул на мать и, повернувшись, ушел.

Сапожная мастерская Павла Петровича Тимофеева успела завоевать солидную репутацию. Одно то, что в ней ставили подошвы из крепкой спиртовой кожи и не драли втридорога, привлекало широкую клиентуру. Степенный хозяин и его помощник Лешка, немой, болезненный паренек, работали легко и споро. По всему видать, мастера своего дела.

В мастерскую, находившуюся в полуподвале каменного дома, вели крутые выщербленные ступени. Изнутри, на дверях, висел медный колокольчик, встречавший посетителей веселым дребезжанием, словно говоря: «Добро пожаловать!» А если кто не замечал иконы с теплившейся лампадкой, Павел Петрович сурово смотрел из-под лохматых бровей:

— Не в кабак пришли-с. Шапку снимите.

Павел Петрович жил тут же, в маленькой комнатушке, откуда узенькая дверь выходила во двор. Лешка, когда случалось много работы, оставался ночевать в мастерской, а не шел к себе в Цыганскую слободку.

Зимние сумерки опускались рано. В мастерской горели керосиновые лампы: одна из-под жестяного колпака освещала низенький стол со всем хозяйством, необходимым в сапожном мастерстве; другая, поменьше, висела возле двери.

Зазвенел колокольчик. В мастерскую вошел, окутанный морозным паром, солдат со свертком под мышкой и весело спросил:

— Задники поправить берете?

Павел Петрович и Леша оторвались от работы и посмотрели на его молодое раскрасневшееся лицо с едва заметным пушком вместо усов.

— Берем.

— А сколько возьмете за работу, папаша?

— Сколь положено.

Солдат бросил сверток на стол и улыбнулся.

— Здравствуйте, товарищи!

Лешка вышел проверить, что делается на улице. Вернувшись, стал спокойно заколачивать деревянные шпильки. Значит, все в порядке.

— Подожди малость.

Вытерев руки фартуком и взяв коробок спичек, Павел Петрович ушел к себе и зажег лампу, стоящую на табуретке.

На железной койке, укрывшись с головой теплым пальто, лежал человек. Это Антон Валек, по заданию ЦК приехавший в Екатеринбург под фамилией Богданова. Павел Петрович немного постоял: жаль его будить, но дело есть дело — и осторожно дернул край пальто.

Валек сразу сунул руку под подушку, где лежал браунинг, и сел, готовый к любой неожиданности, подстерегающей его на каждом шагу. Увидя Павла Петровича, почувствовал неловкость — не похожа ли эта осторожность на трусость? И, пряча браунинг, усмехнулся:

— Со сна померещилось.

— Пришел! — Павел Петрович кивнул в сторону мастерской.

Валек встал с койки.

— Товарищ Антон! — переступив порог слабо освещенной комнатушки, солдат рванулся в широко раскрытые объятия Валека.

— Здравствуй, Вася!

Они не скрывали радости, что видят друг друга. Сейчас перестала существовать разница в возрасте, как бы забылось то, что Валек — опытный революционер, еще в пятом году сражавшийся на баррикадах, а Вася Еремин — молодой парнишка с завода Ятеса.

В городе, захваченном колчаковцами, подпольщики, ежеминутно смотря смерти в лицо, особенно чувствовали, что связаны узами крепче тех, что связывают родных братьев.

Они сели на койку. Рука Валека так и осталась лежать на плече Васи.

— Приехал товарищ из Перми. Дали явку ко мне. А я велел прийти сюда.

— Кто такой? — строго спросил Валек, подумав, не допустил ли Вася ошибку, сказав адрес непроверенному человеку.

— Работает в конторе казенного завода.

— Из инженеров?

— Нет, рабочий! Был студентом.

— Он все это сам тебе рассказал?

— Да. Фамилия Пылаев. Сергей.

— Пылаев? — Валек прищурился. — Сын Прохора?

Память у Валека удивительная. В 1907 году, приехав в Пермь из Надеждинска по партийным делам, он жил в доме Пылаевых. За два дня подружился с их сыном, двенадцатилетним серьезным вихрастым пареньком-гимназистом. В беседах с мальчиком Валека не раз удивляло, как Сережа — ну да, Сережа! — по-взрослому разбирался в житейских вопросах. И Валек тогда же шутя объявил: мальчишку можно принять в партию социал-демократов! Выходит, что шутка-то через много лет по-серьезному обернулась. Но может, случайно та же фамилия? Пылаевых на Урале много…