Иосиф Келлер - Суровые дни

Ленин встретил Сергея, приветливо улыбаясь. Крепко пожав ему руку, познакомил с Бонч-Бруевичем. Затем обнял Сергея и повел к дивану.

Ленин задавал быстрые, короткие вопросы. Сергей рассказывал об отце и своем детстве, о студенческих годах и фронте, о семье Таганцевых и Пташке Певчей, о том, что делается сейчас в Перми. Ленина обрадовало участие инженера Таганцева в поломке парового молота.

— Это поучительно! Не только рабочих и крестьян, но и интеллигенцию оттолкнул от себя Колчак.

Особенно внимательно слушал Ленин все, что касалось состояния колчаковской армии. Для него не существовало мелочей, ибо за ними он видел прежде всего живых людей с их чувствами и мыслями. То, что Ленин узнал от Сергея, привело его в отличное настроение.

— Белогвардейская армия была сильна, пока формировалась из офицерских частей, — говорил Ленин, похлопывая ладонью по согнутому колену. — Они знали, за что сражаются. Но как только Колчак, нарушив эту кастовость, подписал приказ о всеобщей мобилизации, насильно заставляя крестьян воевать за чуждые им идеалы, он собственноручно подписал смертный приговор белому движению.

Слушая Ленина, Сергей никак не мог свыкнуться с мыслью, что сидит рядом с ним, видит близко-близко такое живое, выразительное лицо, на котором недавняя тяжелая болезнь оставила заметные следы. И в Сергее горячей волной поднялась неистребимая нежность к этому человеку, который нашел время, чтобы вот так просто и дружески беседовать с ним.

А Ленин повернулся всем корпусом к Сергею и спросил, увлекается ли он охотой. Неожиданный вопрос застал Сергея врасплох. Смутившись, он пробормотал что-то невразумительное. Ленин улыбнулся:

— Вижу, охотник вы никудышный. Так знайте: смертельно раненный хищник вдвойне опасен. — Ленин стал серьезен. — Капитализм обречен! Но прежде чем погибнуть, он принесет человечеству еще немало бед. Мы обязаны быть готовыми ко всему. Надо поскорей восстановить нашу промышленность. Хватит на заводах делать зажигалки…

Сергей рассказал Ленину о записках Таганцева. Ленин тут же спросил, где они. Услышав, что Сергей привез их с собой, обрадовался.

— Они нам пригодятся! Держите меня в курсе всех ваших дел.

Ленин встал.

— Желаю удачи, товарищ Пылаев! — и протянул Сергею руку.

Еще на банкетах и раутах присяжные ораторы восхваляли верховного правителя и его доблестную армию, а в городских газетах военные обозреватели пророчески предсказывали, сколько дней осталось до победоносного въезда в Москву; еще прожженные политиканы гадали, кому адмирал вручит портфель премьер-министра и кто войдет в правительство — монархисты или кадеты; еще финансовые тузы и воротилы организовывали новые фирмы и акционерные компании, открывали банковские конторы, спекулировали иностранной валютой, покупали и продавали недвижимое имущество — а уже наиболее трезвые и дальновидные люди с нарастающей тревогой наблюдали, как все явственней проступают признаки катастрофы. Убедившись, что власть верховного правителя идет на убыль, они искали на политической арене фигуру, которая заменила бы обанкротившегося адмирала.

Альберт Ричардович Ольшванг привык выполнять любые распоряжения начальства, не подвергая их обсуждению. Но и он в последнее время, читая инструкции, убеждался: его шефы, сидящие в нью-йоркских кабинетах, ни черта не понимают в том, что происходит в далекой от них и загадочной стране. Они по-прежнему представляют большевистскую революцию подобием Пугачевского бунта, самих большевиков — невежественными и кровожадными азиатами, а ленинскую программу — утопическим бредом.

Готовя очередной отчет, Альберт Ричардович представлял себе этих джентльменов, сидящих в глубоких креслах. С их холеных лиц не исчезает иронически-снисходительная улыбка, когда они читают, что Советы — грозная и страшная сила, с которой придется долго и трудно бороться. Самоуверенные джентльмены не хотят задуматься над этими словами, написанными одним из их многочисленных слуг, чьи фамилии заменены цифрами, слуг, которых они не знают и никогда не видят.

И этот отчет ляжет, как и предыдущие, в архив. И начальник отдела опять напишет, чтобы он, Ольшванг, подлечил нервы. Слепцы! Правда, не так давно, вернувшись в Россию, он и сам верил: беспорядки скоро подавят, и ему легко удастся выполнить задание шефов. Но уже вскоре стало очевидным — это не так. И определение «беспорядки» верней всего подходило к тому, что творилось на территории, освобожденной Колчаком от большевиков.

Альберт Ричардович после неудачной попытки выкрасть записи Таганцева решил, что делать в этом городе больше нечего и можно уехать обратно в Омск. Он не обманывал себя приятными иллюзиями: положение на фронте все ухудшалось. Пепеляеву пора думать не о наступлении на запад, а о том, как удержать позиции и не откатиться на восток. Соотношение сил изменилось. Если раньше армия Колчака имела большой перевес в людях и вооружении, то теперь против двухсот семидесяти пушек белых у большевиков было их, по данным разведки, более трех с половиной сотен.

Альберт Ричардович назначил вечером свидание с Вадимом Солововым и не спеша шел к назначенному месту. Неожиданно он заметил: навстречу, опираясь на палку, идет Таганцев. Альберт Ричардович заулыбался, словно приветствуя хорошего знакомого, с которым давно не виделся. Он даже протянул руку. Но она осталась без ответного рукопожатия.

— Удивительно приятная встреча!

— Этой дорогой я ходил на завод двадцать пять лет! А нынче совершаю прогулку… Моцион… Говорят, полезно. — Таганцев в упор посмотрел на Ольшванга. — Благодарю вас за заботу о моем здоровье, господин… — Таганцев усмехнулся. — А фамилию забыл. Вы-то сами ее помните?

Альберт Ричардович весело рассмеялся, словно услыхал хорошую шутку.

— Виноват ваш непокладистый характер. Все зависело от вас самих, Ростислав Леонидович… Но кто старое вспомнит, тот останется без глаза. При нашей последней встрече мы оба излишне погорячились… Если вы не торопитесь…

— Мне некуда торопиться…

— Я преклоняюсь перед вами, замечательным инженером.

— Не петляйте, как заяц! — перебил его Таганцев.

— Вам необходимо уехать, и чем скорей, тем лучше. Правление «Сандэрс энд Родерс» предоставит вам работу на любом из своих заводов.

— Зачем такая спешка?

— Сюда скоро вернутся большевики!

— Но большевики не дикари какие-нибудь. Наши же, русские. Чего мне от своих-то удирать за границу?

— Боже, какая наивность! Думаете, они забыли, как вы боролись против эвакуации завода. Это не секрет!

— Да, да, действительно. Пренеприятная штука…

— Вот и получается — остаться здесь равносильно самоубийству!